Когда мы сели обедать, я спросила:
– А мальчишки где?
– На работе, – ответила Саша.
Оказывается, отдохнув недельку, Кузя с Жорой устроились на комбинат разнорабочими.
– Круто! – восхитилась я. – И не разочаровались?
– Нет, ходят исправно, – сказала Тоня. – Мне, конечно, хотелось, чтобы они отдыхали, но раз уж решили… в конце концов, мужики же они!
– Твой, может, и мужик, а Жорику всего 16! – возмутилась Людмила.
– У нас сплошь и рядом шестнадцатилетние детьми обзаводятся, – сказала бабушка. – Чем девок портить, пусть лучше картошку на конвейере сортируют.
– Ты, тетя Наташа, правду говорила, у прабабушки все по струнке ходят, – сказала Саша.
– И ты?
– А я немножко шалю.
– А бабушка тебя прутом стегает?
– И стегает, и шлепает.
– А ты что же не исправляешься?
– Я потом немножко исправляюсь, а потом опять немножко шалю. А тебя она шлепала?
– А как же! С внучками иначе нельзя.
Хлопнула дверь, зашла соседка тетя Клава. Увидев меня, даже всплакнула:
– Наташенька, думала, не увижу тебя больше. Теперь и помирать можно.
– Что ты, тетя Клава, какие твои годы!
– Да ладно, пожила! Своих детишек не нажила, зато соседских любила, особенно таких шкодливых, как эта егоза. Тихенькие не помнятся, а вашу компанию всё-то вспоминаю. Валерка, Сережка, Толик… он один из них жив, и даже начальником стал.
– Как же, а Митрохин?
– Ты что, аль не знаешь? На год он только друга своего пережил. В 96-м привезли его из Чехии. Свои же бандиты, говорят, убили.
– Тетя Клава, это точно?
– Куда уж точнее. Они и лежат недалеко. К Валере вниз от развилки, а к Сереже – наверх. Рядом с Милочкой Пурит он похоронен и в один день.
Я будто оглохла. Как же так? И ведь что-то меня цепляло в этом разговоре с ним. Что? Он же простой как веник был, а сегодня разговаривал культурно: истерия, расстройство детской психики…
Очнулась я, когда бабушка с силой сжала мое плечо:
– Сейчас Тоня с Сашей на комбинат на экскурсию с Толиком поедут, а ты поспи.
Когда Тоня с Сашей пошли к воротам, где их ожидала машина Толика, бабушка крестила их вслед. Что за притча, все в религию ударились!
Я думала, не засну после всего этого. Однако отключилась почти сразу. Вроде бы, что-то говорила надо мной Людмила, потом бабушка на нее шикнула. Ничего не снилось. Проснулась только к ужину.
За столом, накрытым во дворе, сидело двенадцать человек. Пришли с работы мальчики, пришли в гости Сима с Кристиной и Алла с мужем. Возбужденная Сашенька трещала без умолку, и мне приходилось то и дело ее одергивать. И все равно волнение Тони бросилось в глаза. Это вскоре объяснилось: она объявила, что возвращается в Утятин. Я наблюдала за реакцией родных. Сестры были рады (кроме Людмилы, которая поджала губы), мальчики тоже отнеслись к этому с одобрением. Вот почему бабушка крестила их вслед! Тоня ходила договариваться о работе на комбинате.
Вечером, с трудом угомонив Сашеньку, мы долго разговаривали с Тоней. Но сначала отношения с сестрой пыталась выяснить Людмила. Тоня ей сказала: главное, что нужно помогать деньгами Кузе; с наемной квартирой ничего не отложишь, а тут родительский дом пустует. Людмила возмущалась: зачем ты ушла на квартиру, у нас места на всех хватит! В старости хочется иметь свой угол, отвечала ей младшая сестра. Мать будет тобой командовать, нападала Людмила. Как и ты, не выдержала наконец-то Тоня, и Людмила хлопнула дверью. Да, с матерью ей будет жизнь не сахар, сказала мне Тоня, но от нее команды воспринимаются все же легче, чем от сестры. Да и старенькая она, хоть и хорохорится, присмотр за ней нужен. И Кузя после университета будет устраиваться либо в столице, либо в каком-нибудь наукограде, так что нет смысла держаться за их хоть и большой, но промышленный город, где академической науке места нет. А что Тоня испытала за два месяца, живя с Людмилой и Павлом, пока не сняла квартиру! Бедный Жорка! И как ей больно за то, что они не уберегли меня от этой долбёжки!
– Ладно, Тоня, что вспоминать об ошибках 25-летней давности! Спи, поздно уже.
Мне не спалось, и я пошла в зал, где бормотал телевизор. Бабушка на экран не смотрела, считая петли на своем вязании. Когда я вошла, она отложила вязание и сказала:
– Ну что, все с тобой поговорили? Садись, теперь я спрошу. Правда, что ль, Людмила больная?
– Жорка сказал? Ба, неужели ты не знала?
– Значит, правда… Наташа, я же с ней 17 лет, считай, не виделась!
– А мне кажется, она всегда была больная. Во всяком случае, с тех пор, как я ее знаю.
– Господи, грех-то какой! Нет, ну была она истеричная, особенно в переходном возрасте. Но сумасшествия я в ней не замечала. Что врачи-то говорят?