Мужики занесли носилки в дом. Жорика положили в маленькую спальню. Фельдшер «скорой» сказала, что посидит с ним до прихода тети Шуры. Рвалась к сыну Людмила, но бабушка решительно сказала:
– Сюда не зайдет никто, кроме медиков. Хватит ребенку нервы мотать!
– Я – мать! – возмутилась она.
– Ясен пень, мать. По звонку чужой тетки он бы под провода не бросился, – не выдержала я.
– Она ему звонила? – тихо спросила бабушка.
– Сказала, что, если через двадцать минут не явится, она покончит с собой.
– И я еще сомневалась… – простонала бабушка. – Людмила, уйди с глаз моих долой!
– Бабушка, послушай, – сказала я. – С нами все будет нормально. Как сердце у Жорика восстановится, ему физраствор вольют, и все будет в порядке. А я сейчас лягу спать и просплю, наверное, двое суток. Разбудить меня невозможно. У меня давление будет очень низкое. Проснусь сама. И умоляю: не подпускай Сашу ни ко мне, ни к Жорке. Это для нее опасно.
– Она… тоже?
– И еще как!
– Господи…
– Ты поняла меня, бабушка? Если что, врача зови. Пусть меня каким-нибудь уколом оживляют. Сашеньку к нему подпустишь только в случае остановки сердца. Но это для нее опасно.
Я зашла в свою комнату и, не раздеваясь, рухнула на кровать.
Проснулась я ранним утром. За распахнутым окном ворковал голубь. В комнате я была одна: Тоня еще неделю назад уехала за расчетом и вещами, а Сашеньку, наверное, бабушка положила у себя. На большом пальце левой руки я обнаружила свое траурное кольцо. Кто одел? Я же просила не подпускать ко мне ребенка! Сунула кольцо в карман халата и побрела на кухню.
Вслед за мной на кухню зашла бабушка.
– Есть хочешь? Саша вчера вечером четыре котлеты съела.
– Вчера? То есть я всего ничего спала?
– А ты заметила кольцо? Это я его на тебя одела.
– Ты думаешь, кольцо в чем-то помогает?
– Наташа, ты собралась двое суток спать. А Сашенька с кольцом на шее побегала и вовсе спать не захотела. Только ела много. Мы с Шурой тебе давление мерили. В десять одела, а в двенадцать уже до ста поднялось.
– Ну-ну. А с Жориком кто?
– До четырех Шура сидела, а как стало светать, домой ушла. Я поглядываю. Николай Васильевич заходил, ну, врач этот, я его к Кузе в беседку определила на ночевку.
– Ба, ты вообще не спала?
– Какой сон, Наташенька? Днем тогда часик прикорну – и будет. Ты не думай, старые люди мало спят. Я, наоборот, очень хорошо себя чувствую. Можно сказать, на подъеме – внук выжил! Это ужас такой был… это противоестественно – детей терять…
У бабушки слезы потекли. Мы вошли в зал, я заглянула в открытую дверь спальни, увидела сопящего Жорку и успокоилась. Присели на диван, на котором бабушка просидела всю ночь, и обнялись.
– Людмила заходила?
– Пока мы с Шурой вдвоем сидели, несколько раз заглядывала, но зайти не осмелилась. Это какой же грех на ней…
– Ба, она не со зла. Да пятидесяти лет сохранила психологию подростка: будет или по-моему, или никак! Это не был чистый шантаж, она в определенных условиях могла бы и руки на себя наложить. Мол, буду лежать в гробу и злорадствовать, как вы каетесь! А то, что сыну жизнь при этом губит, ей в голову не придет. Любви в ней много, а сострадания – ни на грош.
– Мы все перед тобой виноваты…
– Нет! То, что меня на Людмилу записали, для меня не имело никакого значения. Для них – да. Александре не следовало потакать в ее эгоцентризме, Людмилу не следовало загружать чужим материнством. Я понимаю, семьища-то восемь человек. Всё это от бедности нашей, все эти хитрости. Но в результате ты четверым из шести дала высшее образование, все материально благополучны и люди, в общем-то, неплохие.
– Но ты в обиде на нас?
– Ни на кого, даже на Александру, которая вдруг стала лезть ко мне со своим ненужным родством…
Я рассказала про свое вранье о донорстве.
– Значит, пусть молодые… бережет себя старшенькая моя…
– Ба, я вот что подумала. А пусть Жорик у тебя год поживет… выпускной класс закончит. Ему здесь так нравится. Он хороший мальчик, ты не думай.
– Я думаю, это будет правильно.
– Ура! – завопил Жорка, вскакивая с кровати.
Обитатели дома зашевелились. Начался новый день.
Скрипели колеса сумки, битком набитой овощами. Руку оттягивал пакет с курами и крупой. С тех пор, как Кузя с Жорой перестали ходить на работу, приходилось столько готовить, что мое пребывание на родине уже нельзя было назвать отдыхом. Людмила, естественно, никуда не уехала, но в трудовой процесс включаться не желала, продолжая дуться на всех. Слава богу, сегодня Тоня приезжает. Хотя ее нагружать грех, она ведь на работу выходит. Пора уже мне уезжать. Надо будет что-то решать с работой. А завтра пусть пацаны идут со мной за покупками, а то я как ишак…