— Вы еще забыли о возможности наткнуться на Энтони Феррару, — сказал Брюс Кеан.
— Простите мой скептицизм, доктор, но я не могу представить, что кто-либо добровольно пойдет в такое ужасное
место.
— Я по-прежнему уверен, что он там.
— Тогда он попался! — мрачно отметил Сайм и проверил свой браунинг. — Если только…
Он замолчал, а на обычно спокойном лице отразился страх:
— Если только он не будет ожидать нас в конце узкого лаза.
— Вот видите! — воскликнул Брюс. — Но мы обязаны покончить с ним. Предупреждаю, что никогда в жизни вам, вероятно, не угрожала и не будет угрожать такая опасность. Я не прошу вас идти со мной. Я готов действовать в одиночку.
— Вот это вы зря, доктор, — в голосе Сайма прозвучал вызов. — Пусть остальные займут свои места.
— Но, сэр… — начал Роберт.
— Ты знаешь, куда идти, — отдал приказ отец. — Нельзя терять ни минуты, и хотя я опасаюсь, что мы уже опоздали, не исключено, что нам все же удастся предотвратить страшное преступление.
Высокий египтянин и Роберт Кеан перебрались через груды мусора и обломки плит и скрылись за огромной стеной. Сайм и доктор полезли вверх по зигзагообразному проходу, ведущему к коридору внутрь пирамиды. Перед квадратным черным проемом они остановились и переглянулись.
— Можно оставить верхнюю одежду здесь, — сказал Сайм. — Вижу, у вас ботинки на резиновой подошве, а вот мне сапоги лучше снять, иначе не почувствую, куда ступаю.
Брюс кивнул и без лишних слов начал расстегивать куртку; Сайм последовал его примеру. Потом доктор наклонился, чтобы положить свою шляпу на стопку одежды, но так и остался в этом положении, заметив валяющийся неподалеку темный предмет. Он наклонился еще ниже, разглядывая находку с необычайной внимательностью.
— Что это? — дернулся Сайм, взглянув на Кеана.
Доктор вынул из кармана брюк электрический фонарик и направил белый луч на гранитные осколки: среди них в лужице крови лежала довольно крупная летучая мышь. Она была обезглавлена!
Словно заранее зная, что увидит, доктор повел лучом фонаря. На земле у входа в пирамиду лежали десятки безголовых трупиков.
— Боже мой, что это значит? — прошептал Сайм и с опаской посмотрел на черную дыру входа.
— Это значит, — тихо ответил Кеан, — что мои подозрения, какими бы невероятными они ни казались, не беспочвенны. Соберитесь с духом, Сайм, мы стоим на границе неизъяснимого ужаса.
Сайм не осмелился притронуться к мышам и смотрел на них с плохо скрываемым отвращением.
— Что за чудовище могло сотворить такое? — прошептал он.
— Такого создания мир не видел уже много веков! Существо непредставимо мерзкое — сам дьявол в человеческом обличье!
— Но зачем ему мышиные головы?
— У ночных крыланов, или египетских летучих собак, за трубчатыми ноздрями есть особая железа. Она выделяет очень редкий секрет, используемый в составе благовоний, название которых нельзя найти даже в трактатах по магии.
Сайма передернуло.
— Вот! — Кеан протянул ему фляжку. — Это только начало. Так что спокойнее.
Спутник коротко кивнул и отхлебнул немного бренди.
— Теперь в путь, — сказал доктор. — Лучше я пойду первым.
— Как хотите, — тихо ответил Сайм, пытаясь взять себя в руки. — Опасайтесь змей. Я понесу фонарь, а вы просто держите свой наготове.
Кеан вошел в пирамиду. Высота стен коридора была чуть больше метра. Многочисленные песчаные бури сделали покатый гранитный пол таким гладким, что было невозможно передвигаться иначе, как только держась за потолок и постепенно соскальзывая вниз.
В таких условиях, да еще и под острым углом, спуск длиной более шестидесяти метров невозможно преодолеть быстро. Примерно каждые четыре метра Брюс останавливался и карманным фонариком освещал засыпанный песком пол и щели между его огромными плитами в поисках еле заметных следов, предостерегающих путешественника
— рядом змеи! Затем, погасив свет, он двигался дальше. Сайм следовал за ним, действуя таким же образом, с той лишь разницей, что держался за потолок одной рукой: в другой он сжимал фонарь, которым светил перед собой и компаньоном, пытаясь рассеять темноту впереди.
Наверху, в песках, было довольно душно и знойно, и теперь с каждым шагом становилось все жарче и жарче. Вместе с мельчайшей пылью в воздух поднимался неописуемый запах древнего разложения, характерный для таинственных лабиринтов египетских пирамид, никогда не знавших дневного света, а в двенадцати или пятнадцати метрах ниже уровня пустыни дыхание стало настолько затруднено, что мужчины, обливаясь потом и хватая ртом воздух, остановились.