Роберт не выпускал из объятий ту, что уже давно была для него воплощением женственности, любви и всего, что люди понимают под этим словом; он совершенно забыл о том, что мучило его и едва не привело к смерти; он уже не видел, что девушка измождена, не помнил о страшной угрозе, нависшей над их будущем; он не думал о коварном маге, чьи чары преследовали этот дом и сад; он просто был счастлив.
Но вспышка счастья, которую Элифас Леви, последний из Адептов, так блистательно проанализировал в одной из своих работ, кратковременна, впрочем, как и любая радость. Нет нужды передавать их обрывочный, прерываемый поцелуями, первыми и такими сладкими в воспоминаниях старости, разговор — он ничем не отличался от тех бесед, какие испокон веков ведутся влюбленными. Но с наступлением сумерек, погасивших изумительные краски окружающего пейзажа, счастье молодых людей было вновь омрачено мыслями об Энтони Ферраре.
Постепенно тень его простерлась между ними и солнцем, нависла мрачной тучей над их радостью: забывать об этом презренном человеке было нельзя. Первым о нем заговорил Роберт — он все еще обнимал девушку за талию:
— Когда ты в последний раз виделась… с Феррарой?
Майра подняла на него глаза.
— Почти две недели назад…
— Вот как!
Кеан заметил, что девушка странно напряглась, заговорив о Ферраре, но не понял, почему. Майра всегда относилась к приемному сыну опекуна, как к брату — тем более необычным казалось сейчас ее поведение.
— Ты не ожидала, что он так быстро вернется в Англию? — спросил Роберт.
— Я даже не знала, что он в Англии, — сказала Майра, — пока однажды он не пришел в наш дом. Тогда я была рада его видеть.
— А сейчас? Уже не рада? — волнуясь, поинтересовался Кеан.
Майра, опустив голову, с преувеличенной старательностью разглаживала складку на белом подоле.
— Однажды, на прошлой неделе, — медленно ответила она, — он… пришел сюда и вел себя… очень странно…
— Это как? — встрепенулся Роберт.
— Он объяснил, что на самом деле мы с ним не родственники.
— Ну и?
— Ты же знаешь, как я всегда любила Энтони? Всегда думала о нем, как о брате.
Она вновь замешкалась, а бледное лицо приобрело озабоченное выражение. Кеан поднял руку и обнял Майру за плечи.
— Расскажи мне все, — подбадривая, прошептал он.
Майра явно смутилась:
— Ну, его слова… выбили меня из колеи: он спросил, смогу ли я полюбить его не как брата, но как…
— Ясно, — нахмурился Кеан. — И что ты ответила?
— Сначала ничего: я удивилась и… испугалась. Даже объяснить не могу, что я почувствовала, но это было ужасно, да, ужасно!
— Ты, конечно, сказал ему об этом?
— Сказала, что не смогу увлечься им как-то по-другому, что даже подумать о таком не могу. Попыталась не задеть его чувства, но он… оскорбился. Сказал таким странным, сдавленным голосом, что уезжает…
— Уезжает! Из Англии?
— Да, и попросил кое о чем необычном.
— О чем?
— В тех обстоятельствах — мне было его так жалко, сам понимаешь — я не смогла отказать. Он попросил мой локон!
— Локон! А ты?
— Я же сказала, что не смогла отказать и разрешила ему срезать небольшую прядь, у него даже ножнички были. Ты злишься?
— Конечно нет! Вы же выросли вместе.
— А после, — она помолчала, — его как подменили. Я вдруг испугалась — сильно испугалась…
— Феррары?
— Не совсем его. Даже не могу объяснить! Меня охватил непомерный ужас. У него лицо поменялось, я его таким никогда не видела. В нем было что-то… — ее голос дрожал, она словно не хотела договаривать фразу, — что- то зловещее… порочное.
— Ты его не видела с тех пор?
— Нет, больше он не приходил к нам.
Кеан, положив руки девушке на плечи, наклонился и с какой-то грустью посмотрел в ее испуганные глаза.
— Тебя он больше не беспокоил?
Она отрицательно покачала головой.
— У тебя такой вид, как будто ты все еще тревожишься. И местность вокруг дома, — он нервным жестом показал на лежащий в низине сад, — нездоровая. Тут лощина, ты только погляди, какая трава высокая, да и комаров изрядно. Ты плохо выглядишь, Майра.
Девушка задумчиво улыбнулась.
— Мне надоела Шотландия, — сказала она. — Ты не представляешь, как я тосковала по Лондону. Хотя не отрицаю, что там я чувствовала себя лучше, даже было немного стыдно — выглядела как деревенская молочница.
— Но здесь тоже никаких развлечений, — нежно сказал Кеан, — ты одна, мистер Сондерсон ничего, кроме своих орхидей, не замечает.