Доктор Кеан опустился в кресло.
— Все в порядке, Кромби, достаточно.
Садовник, пробубнив «Спокойной ночи, джентльмены», повернулся и вышел из столовой.
— Почему тебя это волнует, — поинтересовался Сондерсон, когда дверь закрылась, — в такое-то время?
— Не бери в голову, — устало ответил доктор. — Я должен вернуться на Хаф-Мун-стрит, но через час опять буду здесь.
Доктор умолк, встал и вышел в коридор. Постучал в дверь кабинета — Роберт тут же открыл. Слова были излишни: в лихорадочно блестящих глазах молодого человека горел вопрос. Доктор положил руку на плечо сына и хрипло произнес:
— Не стану зря обнадеживать тебя, Роб. Я возвращаюсь домой и хочу, чтобы ты отправился со мной.
Роберт отвернулся и громко застонал, но отец схватил его за руку, и они вместе покинули этот дом теней, сели в ожидающую у ворот машину и, не обменявшись по пути ни словом, вернулись на Хаф-Мун-стрит.
Глава XXIV. Цветение лотоса
Доктор Кеан вошел в библиотеку и включил лампу на большом столе. Сын стоял в дверях, скрестив руки на груди и понурив голову.
Доктор сел, не сводя с него глаз. Неожиданно Роберт заговорил.
— Возможно ли, возможно ли, сэр, — еле слышно произнес он, — что болезнь Майры каким-то образом связана с орхидеями?
Отец задумчиво нахмурился.
— Что конкретно ты имеешь в виду? — спросил он.
— Орхидеи таят немало загадок. Их привозят из мест, кишащих необычными и страшными заболеваниями. Разве не могут они быть связаны…
— С распространением заразы? — закончил за него доктор. — Я тоже подумал именно об этом. Но пока подобных случаев зафиксировано не было. Хотя сегодня вечером я кое-что узнал…
— Что узнали, сэр? — Роберт очень заинтересовался, даже шагнул к столу.
— Пока не скажу, Роб. Мне надо поразмыслить.
Доктор поставил локоть на стол и оперся о руку подбородком. Профессиональное чутье подсказывало ему, что нужно что-то предпринять, иначе Майра умрет в течение четырех часов. Но что именно требовалось делать, не знали даже самые искусные лондонские врачи. С чем-то похожим он уже сталкивался, однако вспомнить не мог. Дикое предположение сына о связи цветов и болезни пробудило какие-то ассоциации и одновременно напомнило о рассказе садовника Кромби — и об Энтони Ферраре. Он чувствовал, что в окружающей его тьме затеплился огонек, но пока что не было ясно, в каком направлении следует искать.
И вот Роберт беспокойно мерил шагами просторную комнату, а доктор сидел, опершись на руку, и пытался ухватить ускользающее воспоминание; стрелки часов уже переползли за полночь, по капле из Майры Дюкен уходила жизнь, а он по-прежнему не понимал причину ее таинственной болезни.
Где-то вдалеке ударили куранты. Час ночи! Осталось всего три часа!
Роберт начал нервно бить кулаком правой руки о левую ладонь. Отец не пошевелился, лишь между бровями залегла глубокая морщина…
— Боже мой! — Доктор вскочил и принялся лихорадочно перебирать связку ключей.
— Что, сэр? Что?
Ученый отпер ящик письменного стола и достал внушительный манускрипт, написанный мелким и чрезвычайно аккуратным почерком. Он положил рукопись под лампу и начал быстро переворачивать страницы.
— Надежда есть! — взяв себя в руки, спокойно сказал он.
Роберт обошел стол и склонился над плечом отца:
— Почерк сэра Майкла Феррары!
— Его неопубликованная книга, Роб. Мы собирались завершить ее вместе, но смерть забрала его. Учитывая содержание, я — возможно, из чистого суеверия — отказался от мысли ее опубликовать… Вот!
Доктор указал на аккуратно сделанный набросок, служивший иллюстрацией к тексту. Очевидно, он представлял собой точную копию древнеегипетского рисунка. Несколько жриц с волосами, туго заплетенными в толстые косы, стояли перед служителем храма, вооруженным ножницами. В центре был изображен алтарь, на нем — вазы с цветами; справа располагались в ряд мумии — их было столько же, сколько жриц слева.
— Боже мой! — повторял доктор. — Мы оба ошибались, мы блуждали в потемках!
— Почему, сэр? Ради всего святого, что это значит?
— Этот рисунок скопирован со стены некой гробницы, ныне вновь запечатанной, — ответил ученый. — Мы знали, что захоронение принадлежит одному из самых могущественных колдунов Египта и поэтому полагали, что изображение имеет магический смысл. Знали, что цветы на фреске — вид уже вымершего священного Лотоса. Но нам так и не удалось выяснить, зачем и каким образом выращивались эти растения. Также мы не узнали и значение, — он провел пальцем по рисунку, — ритуала, во время которого у жриц срезал волосы первосвященник богини…