Ханна успела моргнуть. Потом еще. Еще. Еще. Ее глаза стали слипаться, и, как она не сопротивлялась, но стала засыпать. Последнее, что мелькнуло перед ее глазами, так это рука, лежащая на рычаге переключения передач, а на руке большая цветная татуировка с изображением пламени. Она вдруг вспомнила цыганку и сон, в котором она уже видела этого мужчину, но сознание провалилось куда-то в пустоту, и девушка уснула.
Ты засыпаешь. Знаешь, я бы мог быть рядом,
Смотреть и упиваться твоим светом,
Я мог бы ночь глядеть, не отрывая взгляда,
Я мог бы проглядеть зиму и лето.
Ты засыпаешь. Знаешь, я все время помню,
Как провожал тебя под лунным теплым небом,
Как обжигался пламенем твоей ладони,
И у окна бродил до самого рассвета.
Ты засыпаешь. Знаю, что не я в твоих мечтаньях,
И не плыву я в мыслях твоих сонных,
Не пригласишь меня на тайное свиданье,
И не прочтешь ты строчек моих томных,
Что пропитались ветхой пылью и тоской,
И подчерк ровный стал даваться кривизной,
Но вспомнишь ли, про обещанья под луной,
Что буду я одним твоим, а ты моей одной.
Ты засыпаешь, и уснув в уютном ложе,
Вдруг силуэт во снах твоих полночных,
Мелькнул, и чем-то на меня он был похожим,
И лишь бы утром не исчез меж дел несрочных.
Пусть хоть во сне тебя забавят мои строки,
Пусть там тебя мои коснутся взгляды.
Я тоже сплю, и сны мои порой глубоки,
И там для наших встреч растаяли преграды.
Ты засыпаешь. Знаешь, я бы мог звездой далекой,
Светить в ночи, чтобы тебе с пути не сбиться,
Чтоб на меня взглянув поймала луч мой одинокий,
И я в ладонях твоих стал безвольной птицей.
Ты засыпаешь… Знаю…
Ведь я с тобою тоже засыпаю…
Часть 3.
1.
— Хари, Хари! — кричал мальчик лет десяти и бежал по старой каменной дорожке вверх по ущелью.
Он был одет в оранжевую накидку, сделавшуюся от грязи темно коричневой. На ногах были протертые сандалии, испачканные запекшейся кровью от ссадин и царапин, полученные от острых придорожных камней и сухих веток. Он бегал тута и обратно ежедневно, приносил провизию, одежду, и был новостным источником. От деревни до храма было около десяти километров, и часто случалось, что мальчик возвращался в храм по темноте. Но сегодня было еще светло и жаркое солнце распускало свои лучи на горных холмах, переливаясь по кронам деревьев. Вдоль дороги спускалась небольшая речушка, хотя в сезон дождей это была мощная и быстрая река, разрушающая на своем пути деревянные мосты. Вода в ней была невероятно чистая, здесь не плавала ни рыба, ни другая живность, ни даже водоросли. Все, что в ней было, так это отполированные временем и водой камни, блестящие под палящим светилом. Мальчик несколько раз переходил реку вброд, сопротивляясь мощному течению на тонких загорелых ногах.
Наконец каменная дорога закончилась и впереди предстояло преодолеть большой подъем по ступенькам, которых насчитывалось чуть больше чем пять сот, примерно, как подняться пешком на здание с двадцати пятью этажами. Он бежал по ним, словно немного подлетая, таким легким казался для него этот подъем со стороны, но на самом деле парень несся из последних сил.
— Хари! Хари! — преодолевая последние ступеньки закричал мальчик и на последней споткнулся, что чуть не пропахал носом сухую утоптанную землю.
Он быстро встал отряхнул пыльные колени и понесся дальше. Бежал он с заплечным мешком, а в руках держал белый конверт. Перед главными вратами остановился и поклонился, что-то нашептывая себе под нос, а потом ворвался во двор и рванул в сторону большого сооружения, где должен был находится адресат этого письма, которое он так страстно пытался вручить. Но вбежав в здание, парень вдруг резко перешел на шаг, хоть и пытался несколько раз немного подбежать. Здесь нужно было соблюдать тишину, и он это прекрасно знал. Он дошел до огромного зала, где сидели монахи и читали книги, это была их библиотека и читальный зал, но того, кто был нужен мальчишке — не было. Тогда он таким же шагом с мелкими перебежками вышел и помчался вокруг здания, во двор. Далеко в конце двора, с самодельной большой метлой, стоял человек со стриженой головой в старой выцветшей от солнца одежде.