Он не услышал, как закрылась тяжелая входная дверь, не обнаружил, как Ева покинула его дом. Слишком он был уверен в себе и в том, что она будет притянута назад мощной, чрезвычайно темной магией. Слишком понадеялся на волшебство.
Но когда это случилось, он некоторое время смотрел в темноту ночи, затем на первые всполохи рассвета и размышлял о саморазрушительной природе ведьм. В конце концов, оно может и к лучшему. Утром он набрал номер телефона напарника и когда сонный голос Доминика прохрипел в трубку:
— Что бы ты помер. Утро после шабаша! Где тебя носило столько времени?
Арнольд улыбнулся. Приятно было вновь услышать дружеский голос.
— И тебе доброго. Работал весь. Кажется, я нашел идеальную наживку для нашего дела. Доказательства, почти все есть, осталось поймать эту суку с поличным.
— Ты нашел свидетеля?
Арнольд нахмурился, едва прикрыв от внутреннего сожаления глаза.
— Нашел. Он пока в себе и даст показания. Но потом… — он замолчал, вспоминая доброе личико Евы и ее прекрасное, такое желанное тело. — Есть покупатель пиразина, и этой не я. На нее клюнут. Работаем, бро. «Долг и честь сначала, слава и горечь о павших потом».
Он произнес клятву полицейской Академии. Когда-то он верил в нее. Верил в то, что мир можно если не спасти, то хотя бы привести к равновесию. Теперь это были пустые торжественные слова. Больше он не верил в баланс, в равновесие, в сказки о добре и зле. Арнольд верил только в войну, где пленных не берут и жалости не проявляют ни к чужим, ни к своим. Ева разменная пешка в его войне. Он пожертвует ею с тем же сожалением, с каким опытный игрок жертвует и рискует фигурами, в надежде поставить шах и мат чужому королю.
Только не ясно одно, почему тогда он чувствует себя при этом, так мерзопакостно и хреново, словно он последний подлец.
Глава 21
Первые несколько дней Ева отсыпалась и пила ведрами настойки. Травы с магическим успокаивающим действием раньше помогали. В этот раз, все было иначе. Сильное заговоренное снотворное дарило немного отдыха сгорающему от сластолюбия тела. Но когда Ева бодрствовала, жизнь превращалась в зудящую муку страсти. Она ошибалась, то был не ад…
Спустя неделю началось то, что она приняла за отравление. Ее ломало и крутило, рвало и лишало сил. Тело поднимало температуру и опускало. Сердце от нагрузок билось через раз, давление прыгало, а она не могла ни есть, ни спать. Мысли приходили в голову только спустя несколько часов. Они расплывались акварельными кляксами на фоне мыслительного торможения.
Она обратилась в больницу, прошла обследование. Ничего ни утешительного, ни действенного врачи не предложили. Что с ней они не смогли объяснить. Предложили остаться в больнице, но мрачная Ева уже знала ответ.
Она умирает.
Как и сказал ведьмак. Будь он не ладен и проклят стократ окаянный. Какой нужно быть алчной нечестью, чтобы накладывать заклятие страсти. Отчего лучше сдохнуть? От того, что творит в организме грязный яд или от унижения, после того, как она приползет к Арнольду? Она будет смиряться, изнывать от желания, томиться похотью, но выбирает первое.
Звонок раздался после обеда и Ева не узнала голос позвонившего.
— Крошка, как поживаешь? — спросил тот, как ни в чем не бывало. — Ты так резко уехала с озера. Я начал думать, что ты в обиде на нас, дорогая.
В голове, у Евы, борющейся с очередным позывом к рвоте и слабостью, не проскочило ни единой мысли. Не возникло порыва послать еще одну сволочь в ее жизни куда подальше, съязвить или повесить трубку. Какой смысл говорить с тем, кто убил тебя?
Она не двигалась и ничего не отвечала.
— Ауу? Ты еще там, — спросил вампир. — Честно говоря, я думал, ты будешь скучать без меня и Ирэн. Хочешь добавки? Разве мы не повеселились в душевой? Ой! Ты была невероятной! Я скучаю по тебе. Не хочешь встретиться с нами снова?
Кажется, прошла вечность, прежде чем тело отпустила удушающая тошнота и взгляд немного прояснился. Она не могла вспомнить, кто звонит? Арнольд? Тот ведьмак?
— Можем продолжить с момента, как закончили? — продолжал Тони. — Нам ведь было очень горячо. Помнишь? Тебе хорошо, дорогая?
Она ответила спустя несколько минут.
— Мне плохо. Я умираю.
На том, конце трубки задорно хмыкнули, что-то кому-то сказали, раздавались разные звуки, указывающие на уличный шум и езду машин.
— Ну, так в чем дело? Давай встретимся, и я отменю твое умирание на некоторое время. Я же, этот, причиндальный чудодей! Писямаг! Воу! Что скажешь? Тебе станет снова весело, и мы клево развлечемся.
— Я не могу, — отозвалась она, соображая, ее только что тошнило на ковер.