Верила ли бабушка Тоня в бога? Что-то не похоже, иначе бы оскорбилась за икону, которая Рите и вправду не нравилась, отругала бы. Но она не обиделась. И если… Тогда всё сходится, все кусочки мозаики встают на свои места. Женька вовсе не сумасшедшая. Но что ей со всем этим делать? Что делать? Может, сказать тётке, чтобы не ездила к матери? Но бабушка Тоня уже старая, не справляется одна с хозяйством, ей надо помогать. Как же Женьке не ездить…
Колючие слова
Женька звала мать к себе – квартира большая, места хватит. Тяжело ведь одной зиму зимовать, снега наметёт – не разгребёшь, до колодца – как дойдёшь? – толковала Женька матери. – Пожила бы у меня зиму, а весной в Деулино…
Антонида неизменно отказывалась:
- Уж как-нибудь проживу, зимовать мне не впервой. В своём-то доме (здесь она обиженно поджимала губы) сама хозяйка, куском никто не попрекнёт. А на чужих хлебах – не хочу. Приживалкой не буду.
- Мама! Что ты говоришь-то! Это на каких-таких чужих хлебах? – обижалась в свою очередь Женя. – Я тебе чужая, выходит? – И успокоившись, загибала пальцы, считая:
- У Гальки народу многонько, тесно тебе там будет. Колька с женой живёт, да родители женины с ними. А у меня ты бы в комнате своей жила, в отдельной. А мы с Олькой в другой, у меня изолированные, – похвасталась Женька. – Пожила б хоть зиму, а?
- А о скотине ты подумала? Скотина, сталыть, одна зимовать будет? Али надумала продать? Тогда и дом продавайте, а матерю на погост снесите, - злилась на дочь Антонида. – Комната у неё… У меня изба просторная, светлая, зачем мне твоя комната, сама в ней живи!
- Далась тебе эта скотина, давно бы продала, тяжело тебе с ней, я же вижу! – не унималась Женька. – Для Гальки с Колькой стараешься? Пусть на рынке покупают – и творог, и масло, и яйца. Привыкли на готовеньком всю жизнь, – распалялась Женька. – А как работать – их нет!
- Ты Гальку не трожь. Не твоего ума дело, - осаживала её Антонида. – Откуль у их деньги возьмутся, с рынка брать? У их своё есть, домашнее, у их мать есть!
Колючими злыми словами Антонида словно отделяла Женьку от младших детей, отгораживала, отодвигала… Женьке было обидно: она одна матери помогает, одна о ней заботится, а мать её отталкивает. Не любит. Гальку с Колькой любит, а её – нет! И Ольку на всю жизнь калекой сделала.
Ничего не болит
«Спину-то врачи не могут вылечить, так и ходит в корсете. Зимой-то ничего, а летом жарко под ним, а снять нельзя – больно!» – Из тёткиных глаз горошинами сыпались слёзы, она жалела дочь, но Рита ей всё равно не верила.
Ей слишком хорошо помнилось, как Женя с маленькой Олькой приезжала к ним за продуктами По магазинам ходили вчетвером: Ритина мама, Рита, Женька и шестилетняя Олька. Колбасу продавали по одному килограмму в руки (они брали четыре), сливочное масло и конфеты тоже «отпускались» строго по норме. Так же было со всем остальным.
- Оставь ты её дома, неужели не жалко по магазинам ребёнка такать, по очередям, – просила Вера Сергеевна. Но Женька упрямо таскала за собой девочку, не желая терять положенные на ребёнка килограммы, граммы, пачки и пакеты. Они обходили все магазины в округе, и в каждом им приходилось стоять в длинной очереди.
- Ма-ааа, пойдём отсюда, не хочу стоять, я устала, – ныла Олька, и у Риты сжималось сердце – в самом деле, девочка устала, она же маленькая совсем. Они все уставали за «магазинные» дни неимоверно. А тут – ребёнок…
- Устала стоять? Так не стой, на улицу иди. Рита, побудь с ней там, – решала проблему Женька. – А как очередь подойдёт, я вам крикну.
Рита с Олькой выходили на улицу и стояли, стояли, стояли… «Давай поиграем во что-нибудь?» - предлагала Рита, но Олька мотала головой: « Не хочу. Я домой хочу». Рита пробовала увещевать девочку.
- Не капризничай, ты большая уже и должна понимать: маме одной столько всего не дадут, а надо продукты купить, у вас же там ничего не купишь. Мама тебе купит колбаски, конфет московских шоколадных… Неужели не можешь немножко потерпеть?
- Не могу-уу! Я давно уже терплю, мне спинку больно, – хныкала Олька. Рита гладила её по светлой чёлке, прижимала пальцем нос и говорила «дзинь-дзинь, трамвайчик отправляется!» Поправляла воротник пальтишка, по-новому завязывала сзади шарфик. От Ритиной ласки Олька начинала плакать уже по настоящему, и Рита с тревогой всматривалась в налитые слезами глаза троюродной сетрёнки.
- А мама знает, что тебе больно? Давай ей скажем, и она не будет тебя брать, дома посидишь… ты не боишься одна дома? (Олька мотает головой – «Не боюсь, меня мама часто одну оставляет, я большая уже»). Ну, значит, останешься дома, я тебе карандаши дам, краски… А мы втроём всё купим и придём. А ты пока будешь рисовать. А ещё у мня книжки есть с картинками, и куклы есть, на антресоли, мы их с тобой достанем, и ты с ними познакомишься.