- Не бойся, не умрёт, – словно подслушав её мысли, сказала колдунья (и когда войти успела? Женька не заметила).
Гулко стучало сердце, колотилось-умоляло: «Ты ведь – об Ольке? Об Ольке, не о матери?» И снова – колдунья её услышала:
- Мать твоя от этого не умрёт, не отравлено. Да бери, бери! – и сунула ей в руки свёрток…
Руки у Женьки подрагивали, зубы постукивали, её знобило и трясло так, что еле до дому добралась и без сил рухнула на диван. «Уж не заболела ли? – встревожилась Женька. – Мне болеть нельзя, кто ж тогда Ольку мою в болнице обиходит?» Женька накапала в стакан валерьянки, подумала, выплеснула в раковину и налила в стакан водки – всклянь. Махом осушила стакан и легла спать. А утром проснулась здоровой.
В воскресенье Женька отвезла матери чистое выглаженное бельё. Сунула в сундук, стараясь выглядеть беспечной. – «Я к тебе ненадолго, мама. Мне в больницу ехать, к Ольке».
Антонида всполошилась, запричитала…
- Как в больницу, зачем в больницу? Голова болит, говоришь? Ты не темни, девка, сказывай как есть. С головой-то в больницу не кладут, от головы тройчатка помогает хорошо, мята лимонная тож… Да неужто в городе лекарствов нету? Счас гляну, у меня вроде были… - Мать суетилась, скрипела дверками шкафа, грохала крышками сундуков. В избе их два – окованные железом, тяжеленные, не поднять. Да в сенях огромный ларь.
Маленькая Женька любила залезать в ларь, откинув тяжелую крышку, за что мать её наказывала – сурово, без жалости: «Будешь у меня ещё в ларь лазать? Будешь? Будешь? Будешь?! Крышка на липочках держится, захлопнется, до утра тама останесси, задохнёсси без воздуха, скоко раз тебе говорить! Скоко говорить? Скоко? Рука устала, а так бы я тебе ишшо добавила, дурья твоя голова!»
- На вот, я тут собрала – мята лимонная, душица, сон-трава… Запаришь, пусть Олюшка попьёт, помочь должно: на закате собирала, ввечеру. Днем-то бесполезно, не действует травка-то, а люди при солнышке рвут, потом удивляются, что не помогает.
У Антониды было несчастное лицо, руки тряслись, когда она протягивала Женьке мешочек с травами. Переживает за Ольку – поняла Женька. – Любит внучку, она ж её вырастила! Женька порывисто обняла мать, целовала в морщинистые щеки, гладила по волосам: «Вылечат Ольку, ты не плачь только, мама… Пока на обследование положили, ей там ничего не сделают… плохого».
Мать не выдержала, заплакала, махнула рукой: «Езжай, коли тебе надоть». И ушла в птичник, не сказав более ни слова. Женька вытерла слёзы и ужаснулась тому, что сделала, поверив в выдумки про мать. Дождавшись, когда уйдёт мать, открыла сундук и размашисто перекрестила побывавшие в руках ведуньи простыни: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Ангел-хранитель небесный, защити, оборони!»
Неожиданно крышка сундука с грохотом закрылась, и Женька еле успела отдёрнуть руки. Посмотрела на тяжелую, обитую железом дубовую крышку – сейчас бы без пальцев осталась, размозжило бы... Бог меня уберёг! – Не отрывая от сундука глаз, задом выпятилась из избы и поехала в больницу к Ольке.
Средство от мигрени
Олька лежала на кровати и листала учебник. Кроме Олькиной, в палате было ещё пять коек, две из них пустовали, три других занимали пожилые женщины. Женька достала из пакета принесённые гостинцы, протянула мешочек с травой – «Это тебе от бабушки, чай травяной. От мигрени первое лекарство.
Олька подняла на мать грустные глаза. – Сколько можно лежать, спина уже ноет. И ничего не предлагают, никакого лечения. УЗИ только сделали и на томографию свозили, на скорой, в другую больницу, в этой томографа нет. (О страшном диагнозе Олька не знала, ей сказали, что у неё спазмы сосудов, проще говоря – мигрень).
В палату заглянул врач. Увидел Женьку, забубнил обрадовано:
- Да у нас гости! Хорошо, что вы приехали, я уж вам звонить хотел… С вашей Оленькой всё в порядке, спазмы сосудов, ничего страшного. Это возрастное, со временем само пройдёт. Но вы всё же подумайте насчёт операции, чтобы уж больше никогда голова не болела. У нас хорошие нейрохирурги, подумайте! – настаивал врач.
- Ой, да не бубни, надоел уже. Какая на фиг операция, мне в июле экзамены сдавать в институт! – возмутилась Олька. Врач был молодой, лет на семь старше Ольки, и между ними сам собой установился этот полушутливый тон.
- Олька, что ж ты так с доктором-то… неуважительно, – одёрнула её Женька.
- А давай так! В этом году делаем тебе операцию, а на будущий год поступишь в институт, – не сдавался врач.
-Что-что-что, это какую-такую операцию? – растревоженной наседкой закудахтала Женька. – Голову резать будете? Вы тут с ума посходили все!