- Это по-каковски она говорит-то? – переспросила Женька у сестры.
- Это по-чеченски – гулянье, посиделки у парней и девушек, - объяснила Вера Сергеевна.
- Она-то откуда знает? Ты откуда знаешь? – задохнулась Женька.
- Да парень был у неё, чечен. Потом поругались, он на своей женился. Теперь развёлся, и к Ритке ходит. Любит он её… Ну и научил, она говорить умеет, а я так, понимаю немного.
- Любит, говоришь? Тогда поеду. Не ровён час заявится, не могла парня нормального найти, с чечмеком связалась.
- Дверь показать, или сама найдёшь? – Рита вышла в коридор, смотрела с ненавистью. Такого она от Женьки не ожидала. – Если не заткнешься и не уйдёшь, позвоню ему и скажу, кем ты его назвала. Приедет, и ты ему это повторишь – зло сказала Рита.
- Ма, накапай мне валерьянки – попросила она, когда за Женькой захлопнулась дверь. И задохнулась от слёз…
Пустота внутри
Оглушенная свалившимся на Женьку несчастьем, Рита попросила врача: «Накапайте мне валерьянки, если можно. Я не думала, что всё так плохо. Скажите, это у неё пройдёт? Это лечится?»
Не отвечая на вопрос, врач молча протянула ей стакан: «Это пустырник. Выпейте, вам надо успокоиться».
Пустырник подействовал: охватившее Риту отчаянье сменилось тоской, на смену которой пришла пустота. Она поселилась внутри у Риты – тяжелая, давящая грудь пустота. «Разве пустота бывает тяжёлой? – думала Рита, автоматически переставляя ноги, автоматически отмечая дорогу, по которой шла и всё время думала – об этой странной пустоте внутри себя.
О Женьке она больше не думала. Женька навсегда осталась там, за бетонным забором.
Глава 12. Чему быть, того не миновать
Вкус яблок
«Осторожно, двери закрываются!» - объявил машинист. Вагонные двери с громким хлопком закрылись, отделяя и словно бы ограждая Риту от всего, случившегося с ней за этот бесконечный день: от бетонного больничного забора, от Женькиного чужого лица, от равнодушия Николая и Гали, которые не захотели увидеться с Ритой. От Олькиного безразличия к судьбе матери. От страшной беды, от которой Женьку, похоже, никто не собирался спасать: ни дочь, ни родня, ни врачи… Никто. И она, Рита, тоже. Чему быть, того не миновать.
Между тем электричка набрала скорость и ходко шла без остановок, со свистом проносясь мимо полустанков и платформ. В открытые окна вагона врывался воздух, пахнущий луговыми цветами и травами. И яблоневым цветом. Рита улыбнулась – цветам, траве и яблоням. Всё позади. Кошмар наконец кончился. То есть кончился для Риты, а для Женьки – продолжался, и кто знает, что её ждёт…
А ведь она, Рита, хотела, чтобы так случилось! В тот последний Женькин приезд, когда она так сильно и незаслуженно обидела Риту, она страстно желала своей двоюродной тётке… нет, не смерти! Это было бы слишком легко, а Женька даже не узнала бы, что умерла. Рита пожелала, чтобы с Женькой случилось то, что хуже смерти (она не представляла, что именно), и после тёткиного отъезда старалась о ней не думать.
Не думать – не получалось. Думалось. Брошенные ей в лицо жестокие слова не забывались, и Ритины мысли о тётке были такими же жестокими. Это было словно наваждение! Рита заставила себя всё забыть, и у неё это получилось, но когда ей позвонила жена Майрбека и со слезами кричала в трубку, называя бесчестной женщиной и позором своей семьи (как выяснилось, Майрбек от неё ушел, сказал, что она виновата сама – воспользовалась, так сказать, моментом и женила его на себе, зная, что он любит Риту) – Рита вспомнила выражение тёткиного лица и её слова, которые били как камни.
И рассмеялась: «Тамаш яа! (чеченск.: «Ну и чудеса!») Что ты говоришь, девочка? А ты, когда за моего жениха замуж выходила, кем ты была? О чём думала? Это и весь твой ум? – На том конце провода молчали, и Рита добила «противника» горской поговоркой, испытав при этом горькое удовлетворение. – Знаешь поговорку твоих предков? Дэт тэхха дэ дэз, делаемое делай сразу! – и первой повесила трубку. Телефон больше не звонил.
Рита старалась забыть, но ничего не выходило – словно кто-то незримый заставлял её помнить, всё время помнить причинённое ей зло. Это было тяжело. Очень тяжело. А потом она привыкла и забыла – об этой тяжести (о словах – не забывала, о тётке вспоминала с ненавистью, которая – вот чудеса-то! – доставляла ей радость).
И вот – её пожелание сбылось. То, что стряслось с Женькой, страшнее смерти. А Рита здесь вовсе не при чём, она и не знала… Рита улыбнулась своим мыслям – всё, что случилось, уже случилось, а Рита через три часа будет в Москве – и сидела улыбаясь и бездумно глядя в окно, за которым в золотом сиянии уходящего дня бежали поля, перелески, овраги… Мелькали станционные домики с нарядными палисадниками и огородами, проносились утопающие в садах деревеньки…