– О-о… – только и вымолвила изумленная Хельга.
Нетрудно было понять: это новость очень важная, в том числе и для Мерямаа, где Эльгу, княгиню киевскую, никогда в глаза не видали. Что из этого может выйти – и Хельга еще не понимала, и никто не понимал, но разрыв с женой, которая принесла Ингвару права на киевский стол, уж точно ему на пользу не пойдет.
Гридница, куда Берислава и Хельга пошли со служанками наводить порядок, напоминала поле боя. Разговоры продолжались еще долго после того, как кончилось пиво; и сейчас еще какие-то двое, так и не ложившиеся, толковали в углу, причем один говорил на северном языке, а другой – на славянском, но это им не мешало; кого каждый мысленным взором видел перед собой, оставалось загадкой. Прочие спали – на помостах, на соломе на полу, так что женщины едва могли пройти к столам и очагу. Было душно, воздух дрожал от разноголосого храпа. Стоял густой запах давно не мытых тел. Служанки принялись выгребать золу, собирать со столов и с пола кости и объедки, отмывать столы, залитые пивом, похлебками, медом, отскабливать пятна воска. Собрали глиняные светильники, чтобы заново залить их воском. У некоторых светильников масло просочилось сквозь пористую глину, но никто не заметил этого вовремя, и на столе остались черные обгорелые круги. Ходить приходилось с осторожностью, выискивая промежутки между лежащими телами хотя бы на ширину маленькой женской стопы; Хельга все время боялась, что на кого-нибудь наступит во тьме, а ее укусят в ответ. Спутники Ингвара – загорелые на греческом солнце, опаленные «влажным огнем», в грязных шелковых рубахах, со шрамами и дорогими перстнями, пока все были для нее неразличимы, но страшны, как звери, умеющие говорить.
С утра, продрав глаза, воинство отправилось в баню – открыли и натопили все хольмгардские бани, стоявшие вдоль протоки. Конечно, от «греческих вшей» они избавились еще в Киеве, где провели около двух месяцев в ожидании зимнего пути, но после месяца в дороге очень нуждались в толковом мытье, стирке и починке.
Болгарскую жену Ингвара тоже поручили заботам Бериславы. Славянский язык той и другой был далеко не одним и тем же, но они все же могли как-то столковаться. На русском Огняна-Мария знала всего несколько слов, и то по части дружинного обихода. Тем не менее она охотно улыбалась Хельге и даже взяла ее за руку, знаками выражая дружбу, хотя едва ли понимала, кто это такая. Вблизи Хельга разглядела, что если болгарка и старше ее, то всего на год-другой; поражала мысль, в какую даль от родного края ту занесла прихотливая судьба и как ей, должно быть, все странно здесь. Сама она, Хельга, все-таки приехала от одной руси к другой, к людям того же языка и обычаев. Берислава старалась держаться с Огняной-Марией приветливо: как-никак, они обе приходились невестками Сванхейд и были одинаково знатного рода, но истинной любви к ней ощутить не могла, видя в ней захватчицу, оттеснившую от Ингвара ее сестру Эльгу. Но если Огняна-Мария и догадывалась о ее чувствах, то не подавала вида, и Хельга в душе уважала ее стойкость.
Об Огняне-Марии и зашла речь, когда Ингвара, отдохнувшего после бани, пригласили к Сванхейд. Она приняла его в спальном покое, где еще висело на стенах кое-что из оружия его покойного отца, а в больших ларях под надежными замками хранились накопленные им богатства. На лежанке с резными столбами раскинулось одеяло на куницах и покрывало узорного шелка – старое, привезенное почти тридцать лет назад от сарацин. На ларях горели фитили в литых бронзовых светильниках – из той же добычи.
– Для чего ты привез сюда твою новую жену? – спросила Сванхейд, стараясь говорить мягче, чтобы в ее голосе не звучало недоброжелательства.
Брак Ингвара с Эльгой когда-то устроили его родители; его новый выбор означал в глазах матери разрыв со всеми их прежними замыслами.
– А ты разве не хотела бы познакомиться со своей невесткой? – с вызовом, означавшим попытку защититься, ответил Ингвар. – Она – из рода Петра, а он цесарь в Болгарии. Не хуже самого Романа, что сидит в Миклагарде, паук старый.
– Куда охотнее я бы познакомилась с моей невесткой Эльгой, что из рода Хельги Хитрого.