Я боялась, что кто-нибудь из хуторян после нашего отъезда донесёт властям о странных путешественниках. Не сомневаюсь, моё описание развешено уже по всей Галании, а Андреас и вовсе вне закона на самом высшем уровне.
Маг, кажется, тоже опасался погони. Он часто останавливался, прислушивался, делал странные пассы руками, от которых по воздуху расходились видимые концентрические круги — будто от брошенного в воду камня.
— Что это? — как-то не выдержав, поинтересовалась я.
— Поисковое заклинание.
Андреас всё так же не двигался, ожидая, пока затерявшиеся в воздухе круги вернутся обратно. Сначала узкие, а затем широкие. Неискажённые, либо покрытые рябью. Кожа мага будто впитывала их, на мгновение обретая серебристое сияние.
Я такого никогда не видела. В прочитанных книгах поисковые заклинания выглядели иначе и уж точно не входили внутрь создателя, вибрируя вместе с его телом.
Закрыв глаза, Андреас будто прислушивался к себе, а потом сообщал, какие существа бродят поблизости.
Если круги не исказились, в радиусе действия заклинания никого нет. Если линия изломана, то кто-то бродит вокруг. Заклинание зацепляло часть его ауры и передавало сведения Андреасу.
Маг охотно объяснял принцип действия заклинаний, но тут же замыкался, стоило затронуть любую другую тему.
Как-то я не выдержала и решилась поговорить начистоту.
Лошадь понуро брела по просеке, подёргивая ушами от карканья ворон.
Лес с обеих сторон окружал сплошной стеной, иссиня-чёрный, негостеприимный. В таком наверняка водятся волки — и, правда, мы пару раз слышали заунывные рулады.
Но серые хищники не нападали. То ли корма вдоволь, что странно — зимой-то, то ли побаивались мага. Мне иногда казалось, будто животные чувствуют колдовство. Стоит почаровать, как вокруг никого не остаётся, только ветки колышутся. Раньше такого не было, на нас даже напал медведь-шатун, которого мы же наверняка потревожили колдовством. Вернее, попытался напасть, пав смертью храбрых от рук Андреаса.
Маг спокойно, будто перед ним не корчилась опалённая огромная туша с зубами и когтями, обошёл медведя и одним ударом оборвал нить его жизни.
Я отвернулась, чтобы не видеть, как Андреас разделывает тушу. По мне — это мерзость, но маг так не считал. Здесь, в ином мире, другая мораль.
Шкуру Андреас затем помыл, высушил и отдал мне. Маг опасался, что я замёрзну.
Сначала поблагодарила и не хотела брать, но затем оценила полезность подарка. Медвежью полость не зря клали в сани лихачи — самые элитные извозчики царской поры: она отлично защищала от холода и ветра.
В итоге я забралась под тяжёлую шкуру и позабыла о простуде. Андреас, конечно, её вылечит, но зачем же отнимать у него драгоценные силы?
После звери пропали, причем именно в ведьминском краю. Случайность? Вряд ли.
Дождавшись, пока Андреас обработает очередное поисковое заклинание, набрала в грудь побольше воздуха и ступила на тяжкий путь правды.
— Андреас, ты сердишься?
— Почему ты так решила? — удивился маг и тут же замкнулся в своей раковине.
Уголки губ опустились, глаза потухли.
— Потому что ты молчишь? Что случилось, почему больше не желаешь ничего рассказывать? Я была нетактична? — вопросы сыпались, словно из рога изобилия.
Андреас не выдержал и зажал мне рот рукой. От неожиданности едва не поперхнулась.
Ладонь мага оказалась шершавой, тёплой, пахла хвоёй и металлом.
— Всё? — убрав руку, поинтересовался Андреас. — Я боялся оглохнуть.
Вместо ответа кивнула.
Странно, я даже не рассердилась на мага за этот жест. Казалось бы, вопиющее хамство, насилие, а показалось естественным.
И вовсе Андреас не мёртвый — от мертвецов пахнет тленом, в их жилах не бурлит кровь, у них не появляются «цыпки» от холодной воды.
Я смотрела на руки мага, и тот тоже невольно взглянул на них, силясь понять, что же не так. От мороза пальцы покраснели — Андреас снял меховые рукавицы до того, как оборвать мой «словесный понос».
— И? — не выдержав, спросил Андрес. — Трупные пятна появились?
Я рассмеялась и ухватила мага за руку, чтобы показать, с ней всё в порядке.
Ну и мороз! Пальцы у Андреаса ледяные! Немного погрела их и разжала ладони.
Ребяческий привычный жест уже не казался правильным. Это в двадцать первом веке можно спокойно греть руки друга, а в каком-нибудь пятнадцатом-шестнадцатом то же самое считалось верхом неприличия. Ещё решит, будто я девушка лёгкого поведения или намекаю на более близкое знакомство.