3. Плевела
Анна вытащила на снег огромный ковер, которым застилали хозяйскую опочивальню. Кто бы сказал худое слово, ежели бы она за всю зиму того не сделала?
Анна следила за большим домом, точно за своим: мыла, чистила, скребла углы, стирала перед всяким праздником занавеси, отчищала донца горшков, – всякий день находила новое занятие. И ежели бы хозяева без упрежденья приехали сюда, не нашли, чем укорить.
Однако ж Аксинья и Степан Максимович давно не являлись на заимку. Дом, казалось, ждал своих хозяев, тоскливо скрипел ночами, жаловался Анне, вгонял в испуг малого Антошку.
Она била по ярко-красным цветам и синим птицам, по ягодам, что в обилии украшали зеленое поле. Хлопушка, сплетенная из лозы, мелькала в ее руках, точно заколдованная.
Анна с довольным вздохом разогнула спину. Что-то жгло меж лопаток, пекло огнем. Оправила подол – кто-то любопытный мог увидеть больше, чем надобно.
– Худые вести из Соли Камской, – резко сказал Витька Кудымов.
– А что ж стоял да молчал? – Анна не могла сдержать раздражения. Отчего ее в покое не оставит?
– На тебя глядел. – Кудымов подошел ближе, бросил взгляд на старую душегрею, что плотно обтягивала налитую грудь.
Анна крепче сжала в руке хлопушку. Как бы выбить из Витьки дерзость да похоть неумеренную!
– Что за худые вести? – Она перебирала в памяти измученную Аксинью, вредную Сусанну, потешную, не по годам спокойную Феодорушку.
Какая беда пришла, прилетела на темных крыльях?
– О том не ведаю. Велено передать тебе: поедешь с сыном в город.
Анна увязывала пожитки, ловила за подол рубахи сынка, что развеселился, услышав о поездке в Соль Камскую. Он бегал по теплым половицам возле печи, скакал, точно решил довести мать до ярости. А с ней сейчас подобное случалось быстро. Как смоляной факел вспыхивала…
– Утихомирься, сын! Сядь да помолчи, как ополоумел! – прикрикнула Анна.
– Ты гляди, дитя пугать не след, – проворчал Витька Кудымов. Он не ушел, сел на лавке и глядел на ее сборы. – Йома[40] придет да заберет!
Хотел еще что-то сказать, но поймал ее злой взгляд и умолк. Анну подмывало спросить, что за ёма, о чем таком говорит пермяк, но удержала дурацкое любопытство.
Посидел еще – не молвила ему больше ни слова. Ушел не попрощавшись, не подмигнув Антошке.
Наконец услышал ее настойчивое «прочь»? Анна сразу подумала: видно, не так нужна, ежели быстро отступился. И тут же устыдилась – негоже честной вдове о таком думать.
Тощий плешивый дьяк откашлялся, взял свиток и заскрипел пером. Писал он так быстро и размашисто, что стол – деревянный, неказистый – ходил ходуном.
Георгий Заяц притулился на узкой скамье. Зад его свешивался с обеих сторон, щелястая сидёлка кусалась, точно наказывала его неведомо за что. Дьяк писал, кашлял и не глядел на того, кому задавал вопросы. Молоденький помощник изредка косил темным глазом, молчал, но казалось, что страх деревенского мужика его забавлял.
– Заяц Федотов. – Голос тощего дьяка оказался громким. Поневоле вздрогнешь да убоишься. – Знаешь ты женку Аксиньку Ветер, ныне живущую в доме Степана Строганова?
Георгий таращил глаза на дьяка, и тот постучал по столу.
– Георгий Заяц, должен ты сказать, замешана ли сия женка в колдовских делах? Знаешь ли, что людей до смерти доводила? Иль еще о чем?
– В колдовских? – Заяц понял, губа его тряслась от волнения. Он прикрыл рот и продолжил: – Неведомо мне…
– Ежели сейчас ты будешь сидеть да на меня глазами лупить, я тебя в острог отправлю. Посидишь – вспомнишь. Огнем прижгу…
– Погоди, погоди! От пьянства она меня излечила. И детей моих на свет принимала.
– Колдовство?!
– Ничего не ведаю. Травы она знает, помогает людям… Худого не скажу.
– А слыхали мы, что на могиле твоей первой жены, – дьяк поглядел на грамотку, – соорудил заслон ты из хвойных деревьев. И тайные слова шептал по наущению женки Аксиньки. Сие делают, чтобы умерший не приходил к живому. Так?
Георгий сглотнул слюну. Отчего она такая тягучая да соленая… Водицы бы чистой.
– Сказывай, да помни, что поклялся перед Богом правду говорить.
– Ульянка приходила в снах, пугала меня, да и вот… А потом перестала, – путано говорил допрашивае- мый.
Дьяк одобрительно кивал.
Георгий уже понесся дальше рассказывать про заговор, что твердил, бродя вокруг дома, про мелочи, да только повторял всякий раз: «Аксинье-то худого не сделаете?»
В хоромах поселилась тревога.
Жизнь будто текла все той же неспешной речкой. Еремеевна растапливала ранним утром печь, суетились Маня с Дуней, громко позевывая и крестя рот. Звенела ключами Аксинья, давала поручения, готовила, проверяла запасы, ворчала, оказывалась сразу в нескольких местах. Гомонили казачки, забирая большой чан с похлебкой. Бегали дети, шипели кошки, вновь не поделив рыбьи головы.
40
Йома – злое женское божество из мифологии коми. Покровительница женских ремесел, хлеба, хозяйка леса. Людоедка, похищает маленьких детей.