– Хоть и сожгли тело, да не плачь. Душа знахарки перейдет через смоляную реку[58]. Много хорошего делала.
Кудымов шептал что-то еще, ересь несусветную, да только становилось легче. А толпа вокруг шелестела:
– Ведьм пожгли. Ведьм пожгли?
И она не сразу поняла, о чем шепот. А когда поняла, зарыдала еще громче.
Дом был велик, богат диковинами, которые Митрофан охотно привозил с ярмарок. Да удивишь ли тем Нютку? Она привыкла к просторным отцовым хоромам, пушистым коврам – крестьянка, дочь бедной знахарки из Еловой, последние годы жила в довольстве и счастии.
А здесь, у тетки Василисы, все казалось чужим.
Запутанные переходы, холодные и теплые сени, запертые чуланы, клети, от которых веяло сыростью. Во всем доме ни ласкового кота, ни живой улыбки, ни доброго слова. Попреки, удары плети на заднем дворе, подзатыльники и страх в глазах служанок.
Один Митрофан смеялся за всех, он щедро расплескивал тепло, умудрялся вызвать усмешку даже на устах суровой матери, тормошил сестрицу. И порой она забывала о том, почему оказалась за сотни верст от родных земель, в Великом Устюге, городе шумном и опасном.
Поблажек Нютке не давали. Митрофан всячески пытался смягчить ее положенье, напоминал, что сестрица в гостях. Шелковый сарафан сочли неподобающим, заменили его на темный да колючий, ладные башмаки – на изношенные. Ежечасно напоминали, что в этом доме всяк занят трудом праведным.
– Оксюшка – грешница, великие горести близким принесла. И тебя не пожалела. Ты должна до конца жизни благодарить меня за оказанную милость, – заявила тетка при встрече.
Сусанна собралась было с силами, чтобы ответить: «Не хули матушку», но злобная старуха уже отдавала приказания своим скрипучим голосом.
Зачем она оказалась здесь?
Нюткой владела тоска по родному дому, по мамушке, сестрице и Игнашке Неждану, по уютной стряпущей, где всегда пахло яствами, по Лукерье и Анне Рыжей, по мурлыканью Пятнашки. Каждую ночь она видела матушку в одной рубахе пред честным народом. И пылало кострище. Нютка расталкивала всех, обращалась в крылатого зверя и уносила мать от ворогов.
Просыпалась в слезах, прогоняла сон, требовала вестей у Митрофана, скребла котелки, шила завеси и уповала на благополучный исход.
Нютку теткин дом и завораживал, и пугал. Когда она шла одна по извилистым, путаным сеням, всякий раз вздрагивала: то за поворотом прятался кто-то злой, то в сарае топотали и скрипели. Тетка разместила ее в тесной клетушке близ стряпущей: не с девками-прислужницами (то было бы куда веселее), не в хозяйском крыле. Ни рыба ни мясо.
Нютка вздохнула. Черт дернул – она торопливо перекрестилась и поклонилась крохотной иконке, что сурово глядела со стены, – приехать сюда. Хотела Великий Устюг поглядеть, у братца погостевать, от беды спрятаться.
А оказалась в услужении у злой старухи.
Нютка представляла себя девицей из сказки: сколько испытаний, овса, ячменя и гороха, что нужно перебрать. И благословляла добрую Еремеевну, которая заставляла работать, помогать в стряпущей и не глядела на ее слезы и жалобы. Теперь не боялась Нютка ничего, только с любопытством встречала каждую зорьку: что на этот раз придумает злая тетка.
Порой убегала от тех поручений – ей до терпеливой девицы из сказки далеко, – бродила по дому. В нем прятались тени и тайны.
Однажды она наткнулась на комнатку, где молились старухи. Склонившиеся перед образами темные спины, колючие взгляды, впившиеся в дерзкую девчонку, беззубые рты… И гневный окрик тетки: «Пошла вон!» Она бежала прочь, заблудилась, спустя время вышла к истобке, лишь испросив дорогу у молодой служанки. В другой раз наткнулась на мужика, чистившего хозяйские сапоги – Митины щеголеватые, с каблуками – и шептавшего: «Как придут они да помрут, как помрут, так и придут», а потом уверяла себя, что ей привиделось. В одной из клетей мычал и гнил заживо муж тетки. О том сказывали дворовые девки – Нютку в мертвячьи покои не отправляли.
Жуть!
А сегодня, в самом конце, в тупичке холодных извилистых сеней она увидала воздушную завесь, отдернула и зашла в клеть. Девушка немного старше ее, с приятным, но странным, равнодушным лицом и русыми тонкими волосами, стянутыми так, что виднелась бледно-розовая кожа, плела кружево.
Палочки в белых руках мелькали, завораживали. Нютка засмотрелась на нее и села рядом. Девушка не молвила ни единого приветственного слова, но и не показала неудовольствия. Нити плясали в умелых руках, и волшебство рождалось на глазах. В безмолвии из путаницы являлись снежинки и завитки, что сделали бы честь лику Богоматери.
58
По верованиям коми-пермяков, душа (орт) после смерти переходит через реку с кипящей смолой по веревке, полотенцу или мосту. Чем тяжелее грехи, тем сложнее перейти.