Аксинья за долгие годы знахарства не встречала такой хвори. Лечила кровавую червуху[66], тошноту неудержимую, хворь, при коей нестерпимые боли внутри человека бурлили и не давали ему ни пить, ни есть, ни жить… Многое лечила. Знала травы целебные, хитрости и снадобья. Да только пустят ли к хворым ее, ведьму, посаженную в скит на исправленье?
Послушницы сказывали, что в скит пришла богомолица с южных земель. Дали ей приют и пищу, а через несколько дней пошла гулять-косить людей хворь. На дороге, что вела в монастырь, устроили засеки, поставили заставы и жгли костры.
Лихорадка была избирательна. Кого-то морила сразу. Кого-то мучила и отпускала, наобнимавшись вдоволь. А кого-то обходила стороной.
– Тебе здесь чего надобно? – бледную, полуживую Аксинью наконец заметила мать настоятельница. Ее ловкие руки обтирали больных, вливали им в рот какой-то пахучий настой, закрывали глаза, – а испарина на лице настоятельницы указывала, что устала от тяжелой работы.
– Помочь, – тихо сказала Аксинья, а в сердце билось одно: «Отправят вновь в клетушку, запрут да на веки вечные». А ей хотелось врачевать хворых да обихаживать тех, кто уж не встанет с ложа.
– Что умеешь?
– Знахарка. Много чего знаю, – сказала она так, чтобы звучало весомей.
– Иди в трапезную, тебя накормят.
И Аксинья кивнула, сдерживая бурную радость. Кусок свежего хлеба и половина миски гороховой похлебки показались сладостным яством. Удержала свою жадность, полкраюхи оставила на столе.
Зеленела свежая трава, покрывались первыми листами березы, набухали почки черемухи, щебетали птахи. И посреди весеннего ликования природы люди страдали и уходили на Небеса.
Для Аксиньи потянулись дни, занятые привычным трудом. Она оказалась в нужное время в нужном месте. Долго жила в монастыре черница, года ее были бессчетны. Она знала все господни травы и лечила страждущих, но прошлой зимой померла, не ко времени оставив монастырь без защиты.
О том вспомнила мать настоятельница и смилостивилась над знахаркой.
Велела Аксинье с молитвою срывать каждую траву, с молитвой заливать горячей водой, не забывать обращаться к святому Луке и Ипатию Целебнику[67] да помнить про наложенную епитимью в пятьдесят поклонов утром и вечером. Знахарка была ей благодарна и целовала руку без всякой худой мысли.
Настой сушеного укропа – свежий еще не вырос. Мята, ромашка, дудник лесной, что запасли с прошлого лета. Полынь только лезла из земли, пушилась по обочинам дороги. Петровы батоги[68] зацветут лишь в середине лета синими всполохами, да побеги тоже хороши при червухе. Почки березы, кои еще не успели обратиться в липкие листы и сережки, залить хлебным вином (в скиту его нашлось немало) и пить тем, кто еще не заразился. Лук, чеснок да перец в варево, чтобы изгонять пакость из чрева, особенно у сестер, которые денно и нощно с хворыми.
Они ходили к колодцу, поили страждущих водой и отварами, меняли льняные подстилки, стирали и прокаливали горячими камнями, увещевали, молились и надеялись на лучшее.
Юная сестра Вевея болела тяжело, хворь скручивала ее раз за разом. Она все ж не уходила на Небеса, цеплялась за жизнь, и Аксинья всякую свободную минуту бежала к ней, вытирала пот с высокого лба, сжимала милую руку. Вспоминала Сусанну, ненаглядную дочь, радовалась, что хвороба не пошла в Соль Камскую, остановившись в Пустоболотове, Новоспасском ските и окрестных деревушках.
– Исцелишься, голубка, и будешь летать по двору. Скоро хворь уйдет, скоро, – шептала знахарка и вытирала пот с белого чела.
К Вевее часто приходила девчушка, совсем дитя, протягивала ей цветок с поляны, поила, обтирала мокрой ветошью, шептала что-то доброе, гладила ее руку. И хворой становилось легче.
Аксинья знала, что юную послушницу зовут Зоей. Она часто оказывалась рядом с Аксиньей, слушала краткие разговоры ее с больными, иногда робко спрашивала что-то – о травах, о хворях и снадобьях. Она подхватила лихорадку в первые дни, но та быстро ушла, пощадив девчушку.
Умный взгляд серых глаз, острый носик, тонкие пальцы, кривая улыбка – она словно боялась жизни, и оттого Аксинье хотелось ее защитить и приласкать. А еще у сестры Зои обнаружился дар: отвар, влитый ею в рот страждущего, влажная тряпица, возложенная ею на лоб, молитва, благое пожелание помогали боле иных.