— Нет, — прошептал Павлик в ответ.
— А один… один справишься?
— Справлюсь, — пообещал Павлик.
— Тогда иди, — влажный шёпот окутал Павлика, словно волны вечернего моря.
Только теперь Павлик заметил, что автобус остановился, а двери его открыты. Стараясь не делать лишнего шума, мальчик прокрался к выходу. Никто его не окликнул вслед. И, приготовившись к подвигам и приключениям, Павлик одним прыжком соскочил со ступенек в темноту.
Высоко-высоко над головой шумели верхушки сосен. Павлик оглянулся назад, надеясь услышать подсказку или хотя бы напутствие. Но не было за спиной никакого автобуса. Только тёмные деревья переплелись непроходимой чащобой. Обратный путь оказался отрезан. Вперёд уводила узенькая тропинка, усыпанная засохшей хвоей.
Ничего не оставалось, как пойти по ней. И Павлик пошёл.
Прогулка по ночному лесу доставляет мало удовольствия. Особенно, если этот лес зимний. Павлик не заметил, как началась зима. Резко похолодало. По сторонам тропинки выросли небольшие сугробы. Низкие ветки запорошило. Листья рябины скрючились и только ягоды чернели идеально ровными шариками. Тропинка ещё держалась, но потом оборвалась и она. Сухие иголки последний раз хрустнули под Павликовой подошвой, и мальчик остановился.
Перед ним раскинулась заснеженная полянка. За ней высился густой лес. На фоне иссине-фиолетового неба чернели контуры ёлок, чьи верхушки медленно колыхались. Павлик подумал, что это не ёлки покачиваются, а раскачивается весь мир, включая и его, Павлика.
Земля вздрогнула и накренилась, швырнув Павлика в снег. Обжигаясь, он пополз вперёд, не думая ни о чём. В Павлике жило одно-единственное желание перебраться через полянку. Почему-то он уверился, что в лесу за полянкой будет теплее. Возможно, он даже отыщет там затерявшееся лето. Но пока до лета было, как до Луны. Да и никакой Луны на странном фиолетовом небе не наблюдалось. Заснеженная опушка растягивалась и превращалась в бескрайнее поле. Ёлки незаметно отодвигались всё дальше и дальше. Но Павлик не сдавался, он продолжал ползти. От снежных ожогов на глазах выступили слёзы.
Так он добрался до середины, где скрючилось одинокое деревце. Когда до уродливого ствола с обломками ветвей оставалось совсем ничего, Павлик с ужасом осознал, что никакое это не деревце, а затаившаяся ведьма. И не простая, а ведьма-хранительница. Как только он догадался о страшной сути, деревце закрутилось и принялось расти, возносясь штопором в небеса. Павлик испуганно отвёл глаза и взглянул направо, на маленький бугорок. Ему показалось, что на вершине его что-то блеснуло. Так и есть! Из снега высовывался непонятный предмет, рассмотреть который мешали слезы. Не умом, а сердцем, Павлик понял, что там прячутся те самые таинственные песочные часы.
Павлик лежал на спине и заворожено смотрел на фиолетовое беззвёздное небо.
Слева стояла громадная ведьма. Выше любого телеграфного столба, выше опоры для линии высоковольтных передач, выше, чем телебашня. А ничего выше телебашни Павлик представить не мог. Подол чёрного платья развевался пиратским флагом и уносился к недостижимой полосе леса. Худые, серебристо-серые руки вонзились острыми, тускло-чёрными когтями в снег. Лицо ведьмы, напоминавшее с такого расстояния перевернутый айсберг с чёрной пещерой раззявленного рта, обратилось к соснам, у которых была остановка сумеречного автобуса. Наверное, у ведьмы были и глаза. Вот только Павлик уж очень не хотел их видеть.
Справа лежали песочные часы. Протяни руку, и они твои! Но Павлик знал: как только пальцы выдернут долгожданную находку из снега, ведьма-хранительница взглянет вниз и начнёт своими страшными руками разыскивать Павлика у себя под ногами.
Павлик почувствовал тепло и начал проваливаться в дрёму. «Вот я и увидел ведьму, — пронеслась мысль, — но почему-то не расту, а замёрзаю».
Глаза слипались. Павлику было грустно оттого, что он ничего не мог сделать. Но казалось немыслимым противостоять ведьме, высившейся над ним мрачной башней. «Никто не справится с такой громадой, — подумал Павлик, — даже папа».
Эта мысль успокоила Павлика. Сон обволакивал его. «Засыпай», — разрешила ему то ли тётенька, то ли старушка. Лицо её пропиталось безмерной жалостью, а по складкам щёк текли горючие слёзы безысходности. «Засыпай, — убаюкивала она, — и увидишь, что тебе сразу станет легче».
«Сейчас я засну, — медленно складывались слова, — засну навсегда. А Валерка навсегда останется маленьким».
Павлик не мог сказать, что с ним произошло. Но в следующий миг пальцы его правой руки уже сжимали деревянный корпус, в котором находились две стеклянные капельки. Песок тоненькой струйкой сыпался из верхней в нижнюю.
Земля содрогнулась ещё раз. Ведьма стремительно начала сгибаться. Её руки вознеслись и рухнули обратно. Когти чуть не пропороли правую ногу Павлика.
«Заберите меня! — мысленно взмолился Павлик, потому что бесполезно бросать жалобы ведьме. — Заберите меня отсюда! Ну хоть кто-нибудь!»
Из пустоты показалась рука. Ненамного. Всего по локоть. Михина. Павлик опознал её по рукаву клетчатой фланелевой рубахи. Но теперь она вовсе не казалась безжалостной. Наоборот, это была самая лучшая рука в мире. Павлик без раздумий протянул свободную руку навстречу. Пальцы коснулись друг друга, сцепились — рывок.
Снова стало тепло и светло. Вокруг рядами тянулись сиденья сумеречного автобуса, который ехал и ехал. И не собирался останавливаться. В руках Павлика две стеклянные капли в деревянном корпусе переливались отблесками электрического света.
— Ну? — сказал Миха. — Очухался?
— А где ведьма? — жалобно спросил Павлик, содрогаясь от ужасных воспоминаний и одновременно радуясь, что он так и не успел заглянуть в ведьмины глаза.
— Ведьма? — настороженно спросил Миха.
— Видать ему ведьма приснилась, — пояснил Борис.
Валерка взглянул на Павлика с нескрываемой надеждой. А Павлик решил про себя, что стоит тысячу раз подумать, что лучше: расти или просто не встречаться с ТАКОЙ ведьмой. Ведь прав оказался продавец снов: ТАКУЮ ведьму не забудешь никогда.
— Какая хоть она была? — спросил Валерка. — Если не увидеть, так хоть послушать.
Павлик только замахал руками.
— Тебе лучше об этом не знать, — заметил Миха с мрачной ухмылкой и цыкнул уголком рта.
— Пока ты спал, тут прояснилось кое-чего, — сказал Борис, обращаясь к Павлику. — Помнишь продавца снов, у которого ещё собачонка лохматая была?
— Ага, — согласился Павлик и перед глазами как наяву предстала собачка, у которой лучше всего получалось ходить по балконным перилам.
— Так вот, — продолжил Борис, — обмен начался. Те три кошмара, которые мы сменяли на свои сны, до нас всё-таки добрались. Михе первому приснилось. Мужичок какой-то. Да ещё мы над ним там смеялись. Вот он обиделся и заехал первому попавшемуся. А ты ближе всех оказался.
— Ты… это… извини, — глухо сказал Миха.
Павлик кивнул, почувствовал, как внутри него разворачивается что-то мягкое и нежное, и снова часто-часто замигал глазами, хотя на сей раз плакать точно не собирался. На всякий случай он быстро отвернулся к проходу, в сторону сиденья, которое в его кошмаре заняла водянистая жалостливая особа. Самое удивительное, что Миха тоже отвернулся к окну.
— А это что? — Валерка перегнулся через сиденье и засмотрелся на песочные часы, сжатые пальцами Павлика, — Неужели они?!
— Они самые, — возвестил Павлик.
— Ого, — Миха осторожно протянул руку к сокровищу. — Теперь в дороге не ошибёмся.
Павлик бережно передал находку. Несколько минут друзья неотрывно наблюдали за струйкой песка, сыплющейся вниз. Когда последняя песчинка соскользнула со стеклянной стенки, Миха перевернул часы, вручил их Павлику и перешёл к делам:
— Значит, Пахан и я со стариканом в расчёте. Остался ты, Валерка. Думается мне, пока не отдашь ты должок, так и будем кататься мы в этом средстве передвижения. С долгами в ведьмин лес не пускают.