— Ты разве не знаешь? — удивилась Римма.
— А что я должна знать?
Белокожая, немного полноватая, в красном купальнике и солнцезащитных очках, Римма усмехнулась:
— Эх ты, а еще говоришь, что всегда и все замечаешь первой.
— Так что? Не тяни.
— Они и впрямь смылись в лесок. Да только не совсем в лесок.
— Можешь изъясняться на русском языке?
— Могу. В этом самый прикол. Как мне сказали, в полукилометре от Городища есть сторожка. Ну, как охотничья избушка, что ли. Или рыбачья. Четыре на четыре метра. Короче, заброшенный домик. Об этом проговорился аспирант — помощник нашего Турчанинова. Сторожку называют «домиком любви». Туда ходят уединяться влюбленные парочки. И не только влюбленные. Все, кому хочется побыть наедине. В палатке больно не разгуляешься — все слышно. Берут с собой покрывала, простыни — и в эту сторожку. В эту ночь туда уходили двое с четвертого курса, жених и невеста, из группы Руслана. Они даже с нами у костра не сидели — сразу туда. Ну, а Руслан и Жанна пошли к ним на смену — сразу после обеда и свинтили. А домик, я слышала от аспиранта, чудо! — Римма впилась в яблоко крепкими зубами. — Запирается изнутри, кстати, — пробубнила она с набитым ртом; ей было трудно говорить и жевать одновременно, но она справлялась. — Уютно, безопасно. Эротично.
— Не поперхнись, — предостерегла Юля. — Эротоманка ты наша.
— Не поперхнусь, принцесса. Да и кого тут бояться? В этом лесу?
— Ну да, — сорвалось с языка Юли, — разве что пары-тройки ведьм.
— Каких еще ведьм? — нахмурилась Римма.
Юля вспомнила, что кроме нее эта тема мало кому известна в лагере. А большинство об этом и слышать не слышали. К своему счастью.
— Это я так, — отмахнулась она. — Тут, говорят, нечистая бродит.
Римма сдвинула очки на лоб и сделала нарочито большие глаза:
— Ты, Пчелкина, в нечистую силу поверила? Со своим трезвым умом? Вот новость! Или шутишь?
— Шучу.
— Тогда ладно, — кивнула Римма и вновь опустила очки. — Но шутка дурацкая. Провинциальная. Я тоже хочу на этот домик посмотреть.
«И я хочу», — решилась было сказать Юля, глядя на ловко подающего мяч Георгия, но не сказала. Римма положила огрызок на покрывало, надела белую панаму и распласталась, вытянув ноги. Огрызок оказался у нее перед носом. Подумав, она отвернулась и надвинула панаму на глаза.
— Не выдержу я долго без мужского внимания, — пробурчала девушка. — Засохну, как цветок без воды.
Когда подлетел Георгий, чтобы глотнуть минералки, Юля перехватила его за крепкие пальцы, призывно улыбнулась.
— Пошли погуляем, — тихонько попросила она. — Ото всех подальше, а?
Георгию предложение понравилось.
— Пошли, — кивнул он и, оглядев загоравших товарищей, бросил: — Лосев, подмени! Хочу передохнуть.
Его место на импровизированной волейбольной площадке тотчас занял другой парень.
— Куда ты, блудница? — сонно повернулась к ней Римма.
— Блудить, — пружинисто поднявшись, смело ответила Юля.
— Везучая, — буркнула Римма и отвернулась.
Когда они отошли от пляжа, Георгий взял ее за руку. Они не уходили далеко от берега озера, иногда за камышами видели, как ребята плескались в затоне и били по мячу. Слышали, как визжали девчонки и мальчишки ржали во всю глотку.
— Хорошо начинается практика, душевно, — искренне вырвалось у Георгия. — Да?
Юля призывно потянула его за руку:
— Еще как душевно. Ты меня в воде недоцеловал. Балбесы нам помешали. Помнишь?
Георгий остановился, привлек ее к себе.
— Помню.
— Так-то лучше, — с легким головокружением вскоре выдохнула она.
Потом они опять двинулись вдоль берега. Проходили мимо камышовых зарослей. И в очередной раз остановились — все для того же. Для столь упоительной близости! И вдруг… замерли, потому что услышали лающий мужской смех — он шел от озера. Прямо из камышей.
— Клюет же, клюет! — торопливо сказал мужчина.
Последовал всплеск. И вновь — грубый лающий смех. За близкой полосой камышей показалась телескопическая удочка.
— Дурёха ты, — сказал мужчина. — Сто раз тебя учил, как надо карася подсекать. Ну, а ты?
— А чо я? — зазвучал над камышами уверенный девчачий голос — и капризно, и вызывающе, и немного в нос.
— А то я, — мягко передразнил мужчина. — Ты его как плотву, а карася надо по-другому. Не вверх, а подрезать — и по воде!
— Так все одно — рыба!
— Всё, да разная! Говорю же: дуреха ты! Вон, объел карась твоего червя. Умный попался!