Они проходили по их лесочку, когда увидели двух девушек. Те стояли двумя тенями друг против друга. И складывалось ощущение, что одна мешает пройти другой. Девушка покрупнее, фигуристая, хотела обойти вторую, худощавую, но та сделала шаг в сторону и преградила ей путь. Было ясно, что так продолжается уже не в первый раз.
— Говорю еще раз — уйди, — сказала первая.
— Не уйду.
— Уйди.
— Оставь его — он мой.
— Чей он?! — усмехнулась фигуристая. — Твой?! Ты себя-то в зеркале видела? Скажи, Зоя, видела?
— И что?
— А то.
— Что? Что? — с ненавистью спросила худощавая.
— Ты же — сопля. Глиста, понимаешь?!
Худощавая попыталась ударить противницу, но та отступила, и пальцы нападавшей лишь задели ее щеку.
— Ах ты тварь! — вырвалось у фигуристой, и она с размаху и ловко влепила худощавой пощечину, да такую, что та отшатнулась и едва не упала. — Ну что, ты этого хотела, Зоя, да? Ну так ты получила. — Она провела ладонью по щеке. — Если хоть одна царапина останется, глиста, смотри, я тебя размажу…
Ее противница, собравшись, вновь бросилась на фигуристую, но та была готова к атаке. Худощавая получила еще один хлесткий удар — и еле устояла на ногах, отшатнулась.
— Еще хочешь? Мало тебе, да?
— Ты — шлюха, Жанна, ты живешь с раздвинутыми ногами, об этом все знают!
Первая зло и весело рассмеялась:
— А ты свои сколько ни раздвигай, никому не нужна! Русик тебя оприходовал только потому, что упился в зюзю, не видел, бедняжка, кто перед ним!
Худощавая в бессильной ярости и в третий раз бросилась на ненавистную противницу, но та вновь ловко отступила и поставила ей подножку. Нападавшая растянулась на траве и тотчас заревела. Она давилась горьким рыданием, захлебывалась, и что-то время от времени с негодованием говорила. «Ответишь за все…» — услышала Юля обрывок фразы.
Ее спутник хотел было вступиться, помочь и сделал шаг в сторону дерущихся, но Юля удержала его.
— Это не наше дело, — сказала она. — И свидетелей им не надо, поверь мне. Зойка, дура, напилась и сама напросилась…
— Ну что, остыла? — как ни в чем не бывало спросила фигуристая. И тут же с презрением бросила худощавой: — Говорю тебе еще раз: не твоего он полета мужик. Ясно? Ты ему на один раз была. Как презерватив. Он тебя поимел и выкинул. Еще раз полезешь — я тебе всю физиономию разобью. Пошла отсюда, дура.
— А я тебе крысиного яда в суп насыплю, — с трудом садясь, бросила худышка и зло засмеялась. — Слышишь, Жанка, отравлю я тебя.
Тон, каким это было произнесено, и возникшее молчание говорили сами за себя. До победительницы, кажется, дошло, что это не пустая угроза. Но она не захотела выдать своих опасений.
— Смотри у меня, Зойка, — с угрозой проговорила Жанна, — увижу тебя на своем пути — пожалеешь. Близко не подходи — руки тебе переломаю. Я сумею. Опозорю тебя так, что повесишься. Тварь.
Сказала, плюнула и пошла прочь, оставив худышку сидеть в траве.
— Дела, — пробормотала Юля. — Шекспир отдыхает. Пойдем искать палатку, а? Меня тошнит, Гоша…
Еще минут пятнадцать они искали палатку Пчелкиной. Два раза Юля залезала в чужой дом, извинялась, во втором ее хотели оставить, кто-то сказал: «А мы тебя, Пчелкина, заждались! — голос был явно Кащина. — Все думали, когда придет наша гетера?» — и только на третий раз попала по адресу. И то лишь потому, что у палатки курила ее одногруппница, а теперь и соседка Римма.
— Ну, ты и нажралась, Юлька, — сказала та, сама уже теплая. — Первый раз тебя такой вижу. Спортсменка, блин. Фигуристка.
— А я первый раз такая, — парировала Юля. — Надо же когда-то начинать.
Повернулась, обняла своего нового друга, поцеловала взасос, потом отпустила, сказав: «До завтра», хотя завтра наступило — уже потихоньку светало, встала на колени и заползла в палатку.
— Повезло тебе, — за ее спиной бросила Римма. — Растопил сердце Белоснежки.
«Цыц! — услышали оба из палатки. — Убью тебя, Римка!»
— Она строгая, — вздохнула Рима. — Хлебнешь ты с ней.
Днем голова Юли Пчелкиной раскалывалась. Вино, коньяк, вермут, водка и много чего еще, смешанное накануне, сделали свое дело.
— Дура, вот дура, — натирая виски, повторяла она.
Еще в палатке было душно.
— Тебе повезло, — голосом ожившей покойницы из фильма ужасов простонала Римма. — Ты не куришь. А вот я, Юлька, подыхаю… Скажи нашему профессору, что у меня заворот кишок.
— Скажу, — пообещала Юля, достала из сумки зеркальце и с предчувствием самого худшего поднесла его к лицу. — Ужас, Римка…
— Что такое?