Annotation
Барбароссе, которую многие в Броккенбурге насмешливо кличут Барби, грех жаловаться на судьбу. Ад не наделил ее при рождении ни великим ведьминским даром, ни талантами по части запретных адских наук, ни ангельской красотой. Если он на что и расщедрился, так это на пару крепких кулаков и врожденное презрение к смерти вкупе со звериным упрямством. Эти кулаки она давно привыкла пускать вход с жестокостью вырвавшегося на свободу демона, расчищая себе место под тусклым броккенбургским солнцем, наводя ужас на прочих голодных сук, именующихся ведьмами, завоевывая себе крышу над головой, пропитание и репутацию. Сестрица Барби еще не знает — адские владыки уготовили ей испытание, в котором ей не в силах будут помочь ни кулаки, ни спрятанный в башмаке нож, ни даже тяжелый рейтарский пистолет. Возможно, все бы и обошлось, если бы она не вздумала задирать гомункула на профессорском столе…
Ведьмы из Броккенбурга. Барби
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Ведьмы из Броккенбурга. Барби
Глава 1
Барбаросса никогда не считала себя знатоком фортификационного искусства и мало что смыслила в замках. Если Адом тебе определено родиться в Кверфурте, краю бездельников, пьяниц и углежогов, самое внушительное строение, которое тебе суждено увидеть на своем веку, это местная ратуша. Сложенная из камня, на фоне дряхлых деревянных домишек с заскорузлыми торфяными крышами она выглядела едва ли не великаном.
Другое дело — здесь, в Броккенбурге. В городе, что прикипел к древней горе Броккен подобно исполинской бородавке, медленно пожирая ее и сам захлебываясь в ядовитой скверне магических испарений. Камень здесь всегда был в избытке, и не беда, что камень этот был отравлен излучением адских энергий, текущих через гору на протяжении столетий, здесь всегда находились желающие сгрести его в кучу, соорудив внушительное сооружение на старый манер, водрузить сверху знамя, хоть бы и из старых выцветших порток, наречь его каким-нибудь звучным именем и объявить своим фамильным владением — и плевать, что многие броккенбургские замки может обойти кругом за две минуты старый осел.
Барбаросса сплюнула на брусчатку, покачивая за спиной мешком с гомункулом. Ноги, точно послушный жеребец, изучивший дорогу лучше возницы, сами несли ее к Малому Замку, не требовалось ни указывать им путь, ни торопить, но глаза по привычке сами цеплялись за угловатые контуры замков, попадавшихся ей на пути, отчетливо заметные даже в густых предвечерних сумерках.
Черт. Если здесь, в Броккенбурге, и хватало чего-то, за исключением остервеневших от голода безмозглых сук, мнящих себя ведьмами, так это замков. В большинстве своем это были никчемные каменные кадавры, именующиеся замками лишь по недоразумению — да по прихоти своих владельцев. Щеголяющие вышедшими из моды еще во времена Бар-де-Люка и Вобана машикулями[1] и гурдициями[2], они производили впечатление надгробных изваяний. Некоторые, особо славные сооружения, имели не только свое имя, но и собственную историю, зачастую куда более внушительную, чем люди, которые в них ныне обитали.
Взять, к примеру, замок «Флактурм». Внушительная штука, с какой стороны ни посмотри. Тяжелая, угловатая, исполинская, серая как пришедшая на рассвете смерть, похожая на огромную шахматную ладью, водруженную на южной окраине Оберштадта. Этот замок служил пристанищем и штаб-квартирой «Вороньей Партии» на протяжении двух сотен лет. И каким-то образом даже не превратился в груду щебня в страшном для Саксонии сорок пятом году, когда на исходе Второго Холленкрига демонические орды Белета и Гаапа, объединившись, заливали немецкие города с небес кипящей ртутью и зловонной желчью.
«Флактурм» устоял, как устояла сама гора Броккен, на чьей вершине он примостился. Тяжелый, молчаливый и грозный, он являл собой весомый знак могущества «Вороньей Партии», видимый почти с любой части горы. Среди ведьм, правда, болтали, что столь внушительное впечатление грозный «Флактурм» производит лишь снаружи, внутри это сплошь разгромленные покои, осевшие стены и прохудившиеся перекрытия, прикрытые сто лет назад сгнившими коврами, но проверить, так ли это на самом деле, еще никому не удавалось — «воронессы» относились к своему уединению чрезвычайно серьезно, гостей не привечали и никогда не давали балов.
Если во всем Броккенбурге и имелась полная противоположность «Флактурму», то это был «Новый Иммендорф», служащий обителью для «Ордена Анжель де ля Барт». В нем не было холодной чопорной строгости старых крепостей, он был детищем иной эпохи и не боялся этим щеголять. Перестроенный из солидного купеческого особняка полста лет тому назад, выстроенный на манер неаполитанского палаццо, он и замком-то именовался скорее для проформы — декоративные башенки, украсившие верхний этаж, придавали его профилю не больше внушительности, чем плюмаж от шлема, которым какая-нибудь великосветская шлюха украсит свою прическу. Говорят, только за одно здание «бартиантки» выложили пятьдесят тысяч гульденов — умопомрачительная плата даже с учетом того, как много у этого ковена имелось щедрых патронов и покровителей — а внутренней отделкой занимался сам Готфрид фон Геделер, созидавший дворцы в Бранденбурге и Галле. Стекла для «Нового Иммендорфа» отливались в Силезии, мебель прибыла из Дрездена, парча и шелк для обивки поставлял Аугсбург, что до предметов обстановки, даже вообразить их стоимость было больно — сплошь красное дерево, бронза и хрусталь. «Новый Иммендорф» выглядел как хорошенький кукольный домик и как фортификационное сооружение имел такую же ценность. Впрочем… Кодексом чести всякому старшему ковену предписывалось держать в своем замке караул и нести дежурство, вот только Барбаросса всякий раз с трудом сдерживала смех, пытаясь представить, как «бартиантки» в их пышных парчовых платьях маршируют с мушкетами в руках или бегают по карнизу, готовясь отражать атаку…
«Цвингер», служивший логовом «волчицам» из «Вольфсангеля», представлял собой старый охотничий замок принца Максимилиана[3], пришедший в упадок еще при его жизни и, как поговаривали злые языки, не рассыпавшийся на булыжники только потому, что был надежно скреплен изнутри паутиной и фекалиями. Он и снаружи чем-то походил на собачью будку — грязный, давно не крашенный, с давно превратившимися в густой лес палисадниками. «Волчицы», как и полагается старшим ковенам, держали прислугу из числа младших сестер, но, как шутили в «Хексенкесселе», предварительно убедившись, что «волчиц» нет поблизости, вместо работы по дому те, верно, посвящали себя ловле блох на себе и на своих товарках…
Барбаросса фыркнула, вспомнив, сколь многие сооружения в Броккенбурге повинуясь капризу своих хозяек, именовались замками, хотя на деле представляли собой груду камней, на которую не позарились бы даже мокрицы.
«Великий Бенрат», «Седой Великан», «Кухельбург», «Новые Микены», «Большая Голова», «Ночница», «Чертов Дворец», «Пьяный Замок», «Бастард Третий», «Велленштадт», «Дурында Восточная» и «Дурында Северная»…
В этом весь Броккенбург, мрачно подумала Барбаросса, пытаясь разглядеть в густых сумерках привычные контуры башни Малого Замка. У ведьмы может не быть денег на исподнее, она может днями носить дырявые чулки или хлебать холодную баланду вместо супа, но у нее обязательно будет брошка с вензелем ее адского патрона и самый изысканный кружевной платок, который только можно раздобыть в лавочках Эйзенкрейса.
То же самое и с ковенами. Всякая банда, нашедшая тринадцать сук, уже мнит себя ведьминским ковеном, а ковен без замка — что шлюха без дырки, одно название. А едва только замок найден, еще прежде дрянной мебели там воцаряются наспех выдуманные правила этикета, еще вчера не существовавшие столетние традиции и принципы чести, зачастую еще более запутанные, чем паутина в тамошних сундуках.
«Холькенхавн», «Медный Замок», «Сорокопутка», «Промежница», «Сахарные Уста», «Каменная Елда», «Крейгивар», «Великая Дырень», «Бегемот», «Верхнее Узилище», «Сизая Голубка», «Гленгарри», «Канареечка», «Змеиная Яма»…