Банки не было. Гомункул пропал.
[1] Контуш — традиционная польская верхняя одежда, мужская и женская, с отворотами на рукавах.
[2] Игра слов — Вольф (Wolf), Мессинг (Messing) — Латунный волк (Messingwolf).
[3] Виннуфоссен — самый высокий водопад в Европе, расположенный на территории Норвегии, высота — 420 м.
[4] Императорский дуб — дуб, посаженный в 1879-м году в Берлине, в ознаменование золотой свадьбы императора Вильгельма Первого и Августы Саксен-Веймар-Айзенахской.
[5] Статуя «Рождение нового человека» работы З. Церетелли, установленная в Севилье в 1995-м году в ознаменование годовщины ухода Колумба в плавание.
[6] Золотая башня (нем. Goldener Turm) — средневековая башня в Регенсбурге, высотой 50 м., возведена в 1260-м.
[7] Генрих Крамер (1430–1505) — немецкий монах, доминиканец, автор трактата по демонологии «Молот ведьм».
[8] Херсфельд (Hersfeld-Preis) — немецкая театральная награда, которая ежегодно вручается с 1962-го года.
[9] Замок Ксёнж — крупнейший замок Силезии.
Глава 12
Херня. Не может быть. Банка просто закатилась в сторону, а Лжец нарочно молчит, наблюдая за тем, как ее искалеченные пальцы шарят по земле в нескольких дюймах от нее, натыкаясь на острые углы и щепки, собирая на себя истлевшую древнюю паутину давно издохших пауков. Известно, даже самое сладкое вино, которое можно отыскать в Броккенбурге, и вполовину не так сладко, как страх твоего недруга.
Небось хихикает сейчас в крохотную сморщенную ладошку, херова засохшая козявка… Радуется возможности лишний проучить ее. Всадить очередную остро отточенную шпильку в подставленный бок. Наградить минутой страха и неизвестности за ту пренебрежительность, с которой она относилась к его советам — и к нему самому…
— Лжец! — позвала она вслух, пытаясь не выдать голосом беспокойства, — Ты где, малыш? Зашел к господину кроту перекинуться в домино и выпить стаканчик винца? Собирайся, черт тебя возьми, и надевай шляпу, нас ждут дела!
Не паникуй, Барби. Банка просто закатилась в сторону, вот и все.
Важные вещи часто проделывают такие фокусы, не так ли? Будто бы нарочно прячась в ту минуту, когда они нужны, находясь в итоге в фуссе от того места, куда ты их положила минуту назад. Это в их природе, но далеко не всегда это их вина. Иногда так забавляются мелкие бесы — никчемные существа, пролезающие сквозь щели в мироздании, привлеченные магическими колебаниями, спутниками всякой ворожбы. Это беспокойное дьявольское племя не в силах принести серьезных хлопот человеку, разве что испортить закваску для хлеба или вылакать оставленное без присмотра пиво, но прятать чужие вещи — их древнее и излюбленное развлечение, которому они рады предаваться при любой возможности. Они делают это не из корысти, лишь чтобы подурачиться. Для этой никчемной мошкары нет большей радости, чем наблюдать за человеком, мечущимся в поисках своих жилетных часов, поносящем прислугу на чем свет стоит и клянущимся, что минуту назад положил их на стол возле себя.
Даже Малый Замок, защищенный многими охранными чарами и оберегами, населенный тринадцатью ведьмами, не мог служить надежным пристанищем от таких фокусов. Вещи в нем иногда вели себя совершенно причудливо, укрываясь от взгляда так ловко, будто провалились сквозь землю в Геенну Огненную. Котейшество однажды битых три часа разыскивала свою коробку со шпильками, которую оставила на столе в общей зале. Перерыла все закутки и чуланы, заглянула в каждую щель, разве что не простукивала стены. В конце концов ей пришлось призвать духов-следопытов, чтобы отыскать пропажу, и та, конечно, отыскалась — невозмутимо лежащая на каминной полке, у всех на виду.
Иногда кое-какие вещицы пропадали и у нее самой. Но куда реже, чем у прочих. Может потому, что столкнувшись с пропажей, она не призывала духов-следопытов, как Котейшество, а творила ворожбу совсем другого сорта. В прошлом месяце, когда у нее пропал медный грош, оставленный без присмотра всего на минуту, она не стала призывать себе в помощь адских сущностей. Вместо этого она взяла бельевую веревку, выстроила перед собой Кандиду, Шустру и Острицу, после чего исхлестала их по спинам так, что под конец они даже визжать не могли. Способ оказался чудодейственным — потерянная монета нашлась в течении часа — хоть и не вполне тем, которым стоило бы щеголять в университете. В конце концов, он апеллировал совсем не к тем энергиям, пользованию которым их учили…
Барбаросса выругалась сквозь зубы, шаря переломанными пальцами по липким сырым камням под крыльцом. Банка с гомункулом — это не коробка шпилек и не монета, даже если бы адский народец вздумал поразвлечься, им никогда не удалось бы стащить такую большую штуку…
— Лжец! — позвала Барбаросса, отплевываясь от сухой древесной пыли, лезущей в рот, от клочьев паутины, липнущих ко лбу, — Черт подери, ты что, решил поиграть со мной в прятки? Не очень-то благородно с твоей стороны. С тем же успехом можно искать нефритовое яйцо в лоне портовой шлюхи!
Просто закатилась. Банка просто откатилась в сторону и…
Она поняла все сразу, почти мгновенно, беззвучно и резко, как висельник, сделавший последний в своей жизни шаг и вдруг поднявшийся в ледяную синеву распахнувшегося под ногами неба. В высоту, на которой мгновенно открываются все смыслы жизни и ее неразгаданные загадки. Но ее руки, даже искалеченные, были упрямы как пара охотничьих псов, отчаянно пытающихся разворошить давно опустевшую лисью нору. Им потребовалось две дюжины ударов сердца, чтобы понять неизбежное. То, что она сама поняла еще полминуты назад.
Тайник пуст. Банки нет.
Во имя древней вавилонской шлюхи, сношающейся с семиголовой зверюгой и всех ее развороченных дыр!
Барбаросса ощутила, как грудь сдавило, точно корсетом из раскаленной колючей проволоки. Блядский гомункул не мог выбраться из банки, чтобы поразмять ножки, пока она гостит у демонолога, его не мог вытащить из тайника какой-нибудь оголодавший катцендрауг или хитрая гарпия, значит…
Украден. Похищен.
Обожженная этой мыслью, Барбаросса вскочила на ноги, точно подброшенная пружиной, озираясь в поисках похитителей. Тщетно. Прохожих на улице было немного, но никто из них не походил на спешно улепетывающего вора. Пара изысканно одетых дам, какой-то пошатывающийся господин в ободранном камзоле, скрипящая, кренящаяся на левый бок карета, неспешно катящаяся вниз, в Унтерштадт…
Барбаросса бросилась было вверх по улице, точно пришпоренная кляча. Не зная пути, не предполагая, каким маршрутом бежал вор, надеясь больше на природное, взращённое улицам Броккенбурга, чутье. Но вынуждена была сама остановиться через несколько шагов.
Стой, сука. Твой горячий нрав и без того слишком дорого тебе обходится, чтобы ты могла позволить себе бежать вслепую. Носясь за собственным хвостом, прочесывая окрестные переулки, ты лишь будешь сжигать собственное время, а времени этого у тебя в запасе осталось не больше, чем табака в кисете у завзятого курильщика.
Барбаросса застонала сквозь зубы, судорожно озираясь и изнывая от собственной беспомощности. Горячая кровь, бурлившая в жилах, гнала ее вперед, точно адскую гончую — бежать, гнаться, рвать в клочья!.. — и требовалось чертовски много сил, чтобы заставить себя не подчиниться этому позыву.
Барбаросса стиснула переломанные пальцы, чтобы боль на миг прояснила мозги.
Спокойно, Барби. Вспомни, за что вечно корил тебя Лжец, пока был твоим компаньоном. Хотя бы раз попытайся соображать вместо того, чтобы нестись на всех парусах, чувствуя горячие адские ветра затылком…
Паруса… Ветра… Веера…
Суки с веерами! Пиздорванки из «Сестер Агонии»!
Барбаросса взвыла в голос, вспомнив тех двух сук, что таскались за ней всю дорогу. Она собиралась стряхнуть их с хвоста, но Лжец не позволил — боялся потерять время. Они волочились за ней всю дорогу до дома Латунного Волка, а после непринужденно устроились напротив его окон и торчали там чертовски долго, поджидая ее, точно верные подружки. Не для того, чтобы полобызаться на темных улочках, как хорошие девочки после занятий, а для того, чтобы поковыряться у нее в середке своими острыми ножами.