Железный гвоздь, вбитый в притолоку трактира, совсем неказистый гвоздь, если не считать пары едва видимых символов на шляпке. Этот гвоздь тайком вбил заезжий демонолог из Граца, которому подали вчерашнее жаркое, так ловко, что никто из обслуги даже и не заметил. Гвоздь крохотный, не толще сапожного, а существо, сидящее внутри, еще меньше, только ведьма и разглядит, но оно усердно и живуче, как чумная крыса. Каждого, вошедшего в трактир, оно наделяет несварением желудка и коликами, а рыжих еще и зубной болью в придачу…
Игрушечный солдат, вырезанный из ясеня, покрытый лаком, точная копия гаккапелита Густава Горна с гербом Снежного Короля на груди. Не имеющий никакого механизма внутри, одного только крошечного адского духа, игрушечный солдат умеет хмурится, маршировать с пикой наперевес и изрыгать шведские проклятия, кроме того, иногда он оглушительно хохочет и выпускает струи табачного дыма через рот и нос. Опасная игрушка. Барбароссе приходилось слышать, будто некоторые такие солдатики темной ночью могут напасть на ребенка в колыбели, задушив его или перекусив тонкие вены…
Музыкальная шкатулка, стоящая на подоконнике распахнутого окна. Демон, пробуждающий магию музыкальных кристаллов, преобразующий ее в прелестные звуки, текущие через медный раструб, может показаться флегматичным и неспешным, но зубы у него из холодной синей стали, а глаза горят в полумраке тяжелыми искрами. Злое, вечно голодное существо, которое невесть какими силами удалось заточить в музыкальной шкатулке. Если кто-то неосторожно попытается выключить ее прежде чем стихнет песня, то расстанется с пальцами — а может, и со всей рукой…
Барбаросса ощутила, как по лбу катится пот. Даже минута такой концентрации стоила ей немалых сил, глаза начинали чесаться и зудеть от бесчисленного множества магических сполохов, усеявших город вокруг нее. Каждый из них был лишь огоньком в ночи, но чем дольше она смотрела, тем больше этих огоньков пульсировало вокруг нее. Целый чертов бездонный океан…
Большие и малые, апатичные и жизнерадостные, трудолюбивые и злонравные, эти адские отродья обосновались в мире смертных так же легко, как у себя в Геенне Огненной и, казалось, не испытывали ни малейших неудобств от своей новой жизни. Иногда Барбароссе достаточно было одного взгляда, чтобы прочесть их имена и обнаружить склонности.
Урагонвламвлок, пятый в династии Йоргадонов, живущий внутри прогулочной трости. Днем он благопристойно стоит в углу, не обращая внимания на гуляющих по набалдашнику мух, а вечером сопровождает хозяина на прогулке, которая почти всегда заканчивается в публичных домах Фотзештрассе. Хозяин Урагонвламвлока стар и немощен, его естество уже не служит ему так хорошо, как в молодости, поэтому Урагонвламвлок зачастую выполняет всю работу сам, и выполняет ее чертовски хорошо, потому что шлюхи, которых он ублажает, по-звериному стонут, а хозяин каждую неделю отдает его в мастерскую для полировки льняным маслом…
Барбаросса попыталась сосредоточиться, несмотря на тяжелый гул в висках.
Брольвирон Пятый, младший барон Фнутц, обитает внутри хозяйского буфета, оберегая его содержимое от мышей и воровитой прислуги. Он гордится своей работой, которую выполняет безукоризненно на протяжении многих лет, но мало кто знает, что под личиной строгого мажордома скрывается проказник. Ночами он тайком ловит мышей и выжимает их кровь в бутылки с хорошим вином, а после незаметно смеется, наблюдая за тем, как люди лакают эту дрянь…
Барбаросса сплюнула, не заметив, что плевок угодил ей на башмак. Черт, не то, не то…
Вагмонатаг из свиты лорда Броннорона, властитель эйсшранка, огромного морозильного шкафа. Исполненный достоинства, даже немного надменный, он выполняет свои обязанности как положено хорошо вышколенному слуге, с такой беззаветной преданностью, будто хранит в своих недрах, похожих на огромный стальной саркофаг, не хозяйские сыры и паштеты, а сокровища королевского рода Веттинов. Никто не знает, что однажды, когда служанка отлучилась, он нарочно распахнул свои недра перед ползающим по полу трехлетним хозяйским сынишкой и заманил его внутрь блеском разноцветных консервных банок. Когда кто-то догадался отпереть дверь, тот уже был мертв — превратился в ледышку. Хозяева сочли это трагической случайностью — известно что бывает, когда детям позволяют играться с вещами, для игр не предназначенными. Вагмонатаг не стал разубеждать их в этом — даже если бы мог. Он, как и прежде, безукоризненно выполняет свою работу, но лишь некоторые замечают, что стоит кому-то из детей приблизиться к нему во время игры, как гул его меняет тональность, делаясь будто бы вкрадчивым и манящим, а никелированная ручка на его двери мелко подрагивает, будто бы маня положить на нее руку…
Барбаросса ощутила тягучую винную изжогу. В виски словно вворачивали тяжелые стальные хольц-шраубы. Слишком много… Она и забыла, сколько дряни растворено в магическом эфире Броккенбурга… Сколько дьявольских созданий коптит небо, выполняя человеческие прихоти и грязную работу…
Черт… Если Лжец вынужден жить в этом океане, удивительно, отчего он еще не рехнулся, как тот его приятель, что жрал себя заживо!..
Могглотолотт Безупречный. От одного только мысленного прикосновения к его шипастой зло колеблющейся ауре делается дурно — будто засунула руку в расколотый гроб, полный
мертвой, но все еще дрожащей плоти. И неудивительно. Это не просто слуга, мелкий бес, изловленный хитроумным заклятием демонолога и вытащенный в чужой для него мир, это опасная кровожадная тварь, выведенная для войны, злобная, как гигантская человекоподобная оса и опасная как сорок тысяч ножей. На протяжении двухсот лет он беспрестанно воевал в числе демонических легионов, сокрушая твердыни смертных правителей в бесчисленном множестве войн и осад. Он пировал чужой кровью на стенах обреченного Заальфельда, потрясая гроздьями человеческих языков, которые носил подобно ожерельям. Он выл от восторга на объятой пламенем палубе «Шарнхорста», разрывая в клочья британские абордажные партии. Он сладострастно стонал, впитывая сладкие запахи мертвечины при Нев-Шапель и Изонцо. Он совершил бы еще тысячи убийств по славу адских чертогов, если бы какой-то безвестный прусский демонолог, мимоходом оскорбленный им, щелкнув пальцами, не заключил бы его в прелестную женскую брошь, внутри которой он, мучимый кровожадной похотью, не остался бы заточен на протяжении многих лет. Он и сейчас там, в толще безвкусно ограненного аметиста, украшает оплывшую жиром шею престарелой бюргерши, но тысячи его когтей все так же нетерпеливо дрожат, ища хотя бы малейшую щелку в его темнице, и когда найдут…
Барбаросса с трудом перевела дух, открыв глаза. Невозможно. Немыслимо. Наверно, надо родиться гомункулом, быть вырванной из материнского чрева до срока, чтобы научиться ориентироваться в бурлящем магическом эфире, сверх всякой меры насыщенном излучениями адских существ и энергий. Она определенно ощущала слабый след присутствия Лжеца, похожий на отголосок его голоса — слабое, заблудившееся меж домов эхо, но распознать, куда он направился, было свыше ее сил. Быть может, если бы Котейшество или…
Барбаросса зло рыкнула, сделав еще несколько бесцельных быстрых шагов. Нет смысла призывать себе на помощь высшие силы, сейчас, здесь и сейчас, только она, сестрица Барби, а значит, надо рассчитывать только на себя, не уповая на заступничество.
Херня. Она никогда не найдет «Сестер Агонии», если те сами не вылезут на поверхность, точно ядовитые сколопендры. Будь у нее время, она, конечно, выкурила бы их из щелей. Три года в Броккенбурге — достаточный срок для того, чтобы обзавестись нужными знакомствами и умениями. Слово, пущенное по некоторым каналам здесь, небрежно сунутый в чужую ладонь талер там, пара намеков, обещаний, авансов… Беда в том, что у нее в запасе сейчас не три года, а три часа с небольшим — совсем не тот срок, за который можно подготовить военную кампанию против, мать его, целого ведьминского ковена.