— Кто? — хрипло выдохнула она, ни на кого не глядя, — До кого вы дотянулись, драные вульвы?
— Фалько, я могу ей сказать?
— Да, Жевода. Ты можешь ей сказать.
Жевода ухмыльнулась всеми зубами. Да, черт возьми, это было ей по нраву. Новый способ причинять боль, которого прежде не было в ее распоряжении. Которым она только привыкает пользоваться, как пользовалась прочими штучками в Шабаше — блестящими, острыми, опасными штучками…
— Во-первых, Холера. Черт возьми, вот это сюрприз, а? Половина Броккенбурга билась об заклад на счет того, в чьей постели она издохнет и в какой компании, но она и тут всех перехитрила. Ну чертовка! Ты еще не знаешь, но ее растерзали «волчицы» после занятий. Досада! Холера была первостатейной потаскухой, от ее фокусов устали даже в Аду, но знаешь… — Жевода потерла лоб над рассеченной бровью, — Мне даже жаль немного крошку Холли. Пусть она была потаскухой, но она умела получать удовольствие от жизни. Жила на полную, ты понимаешь меня? Бедная крошка Холли. Бордели в Броккенбурге будут держать траур дольше, чем весь ваш поганый ковен…
Холера. Я видела ее днем на лекции у Бурдюка, вспомнила Барбаросса. Она хихикала, сидя где-то позади, с кем-то шепталась, о чем-то сплетничала и, конечно, куда больше внимания уделяла своим ногтям, чем премудростям спагирии, о которых распинался профессор Бурдюк. Ноябрьское солнце заглядывало спелой жаркой рожей в лекционную залу, в небе беспокойно клекотали греющиеся на теплом ветру гарпии… Холера вырядилась в свой любимый костюм из лосиной кожи, обтягивающий ее как перчатка. Это значит, собиралась после занятий предпринять основательный вояж по трактирам и борделям, предвкушая славную ночку. А сейчас она лежит, растерзанная, где-то в канаве и ведьмы из «Вольфсангеля», рыча, срывают с нее шмотки, ссорясь из-за грошовых цепочек и колец…
— Гаргулья, — Жевода загнула второй палец, — Не знаю, на какой цепи вы держали эту суку, но лучше бы не отпускали ее гулять в подворотни Унтерштадта, особенно вечером. Умные девочки устроили ей засаду и сейчас, верно, уже обдирают с нее шкуру.
Барбаросса, не сдержавшись, зло рассмеялась.
— Засада на Гаргулью? Если эти твои девочки в самом деле так умны, надеюсь, у них наготове есть оседланная лошадь. Тогда хотя бы одна из них сможет сбежать.
Жевода лишь поморщилась.
— Плевать. Это не наша забота. Ну а третья — ваша обворожительная красавица Ламия. Час назад ее должны были застрелить в Верхнем Миттельштадте. Зачарованная пуля в лоб — бум! — она коснулась себя пальцем между бровями, — Надеюсь, Вера Вариола успела заказать ее портрет, потому что ее хорошенькое личико после этого сможет привлечь лишь фунгов, вылизывающих брусчатку по ночам!
Барбароссе стоило большого труда сдержать рвущийся наружу нервный смех. Застрелить Ламию? Эти суки, кажется, вообще не соображают, с кем связались, если говорят об этом так уверенно, как о деле уже решенном. С тем же успехом они могли бы попытаться всадить пулю в Луну над крышами Броккенбурга. Ламия может выглядеть как изысканная фарфоровая кукла, ледяная королева с пустым и манящим взглядом. Но как и многие прекрасные вещи в этом мире, она смертельно опасна. Никто толком не знает, какие адские силы защищают ее — черт возьми, никто даже толком не знает, разумна ли она в полном смысле этого слова! — но стрелять в Ламию из мушкета? Какая никчемная пизда могла это придумать?..
Барбаросса ощутила жжение в груди. Это не Цинтанаккар, тому осталось еще восемь минут, это нервный смех разрывает изнутри. Черт, ну и глупо же она будет выглядеть, если в самом деле рассмеется…
Холера, Гаргулья, Ламия, Барбаросса.
Четыре.
Они не охотились за Котейшеством. Не занесли ее в список целей. И это было чертовски хорошо — так хорошо, что на какой-то миг Барбаросса даже перестала ощущать колючий осколок Цинтанаккара внутри.
Спокойно, Барби, приказала она себе, не мешай этим сукам распускать перья. Посмотри, как блестят у них глаза, как сладко цветут улыбки на серых изможденных лицах. Они возбуждены — как те суки, что самозабвенно пляшут этажом ниже. Но не музыкой — собственными мечтами. Потасканные никчемные скотоебки, они впервые вступили в большую игру и ощущают себя так, как девицы, явившиеся на свой первый бал. Раскрасневшиеся, впервые в жизни выпившие шампанского, они сладко жмурятся, ожидая, когда их пригласят на танец. Они ощущают себя так, будто жизнь впервые обратила на них внимание, будто все вокруг смотрят на них, а дальше все будет только слаще и лучше…
Эти суки даже не соображают, в какую игру ввязались. Решили, что пара-тройка «диких» ковенов, объединившись, могут пошатнуть «Сучью Баталию» внезапным ударом, растерзав основу ее боевой партии. Гаргулья, Ламия, сама сестрица Барби… Холера, вероятно, попала в этот список случайно. Учитывая ее привычки и образ жизни, подкараулить ее было проще всего.
А вот что по-настоящему паскудно, так это то, что в деле оказались замешаны «волчицы» из «Вольфсангеля». «Волчицы» не великие интриганки, но обычно у них хватает мозгов не ввязываться в вендетту с другими старшими ковенами. По крайней мере, делать это чаще, чем они могут себе позволить. А здесь…
Плевать, подумала Барбаросса. Едва она со всем этим покончит, как доложит все Каррион — и та уже будет размышлять, какое место в этой истории играли «волчицы», были они главными застрельщицами или всего лишь примкнули к заговору, использовав удачную возможность пощипать «Сучью Баталию» когда представилась возможность.
А ведь план недурной, вынуждена была признать она с неохотой.
Его не назвать изящным или тонким, но он вполне рабочий — как неказистый самодельный клевец, переточенный из обычного заступа, зачастую не менее смертоносный в бою, чем специально выкованный рейтарский шестопер.
Фальконетта не могла поквитаться с сестрицей Барби так, как она привыкла это делать — сестрица Барби находилась под защитой своего ковена. Тогда Фальконетта создала собственный ковен, набив его отбросами всех мастей, которые только смогла сыскать в Броккенбурге — и начала персональный Хундиненягдт — Сучью Охоту. Она знала, что в этом случае гнев Веры Вариолы и прочих «батальерок» падет на «Сестер Агонии». Но к тому моменту ей будет не до холодного взвешенного рассчета и вендетты по всем правилам, как ее обычно объявляют. Лишившись одним махом четырех своих дочерей, почти всей боевой партии, «Сучья Баталия» не сможет перейти к наступлению, напротив, вынуждена будет на долгое время замкнуться в глухой обороне. Конечно, у нее есть Каррион, которая одна стоит ударной партии, но это сродни попытке отбиться одной рапирой от целой дюжины, грозящих тебе со всех сторон. При всех своих достоинствах Каррион не сможет быть везде и всюду. А значит…
Малый Замок окажется на осадном положении. Шустра, Острица и Кандида, забыв про метлы и грабли, вооружатся мушкетами, а Вера Вариола судорожно примется подыскивать пополнение для своих поредевших сил. На дворе ноябрь — с последней Вальпургиевой Ночи минуло полгода. На языке Броккенбурга это называется — мертвый сезон. Все перспективные сучки, выбравшиеся из Шабаша, которые хоть что-то из себя представляли, давным-давно расхватаны прочими ковенами. Мало того, расхватаны даже те, которые не представляли ничего, но которыми худо-бедно можно залатать дыры в рядах. Остались лишь отбросы — парии вроде Жеводы, слишком опасные и непредсказуемые, чтобы влиться в чужую семью. Слишком гордые, чтобы сделаться кому-то прислугой. Слишком беспокойные, чтобы принести пользу.
Вера Вариола окажется в чертовски большой куче дерьма. Возможно, ей даже придется идти на поклон к матриархам Шабаша, чтобы выбить себе трех-четырех ведьм на замену выбывшим. Серьезное унижение для особы, которая носит фамилию фон Друденхаус. К тому моменту, когда «Сучья Баталия» восстановит свой потенциал, пройдет по меньшей мере полгода. Полгода, которых вполне хватит «Сестрам Агонии», чтобы ощутимо улучшить свои позиции, поднявшись поближе к теплой вершине. Броккенбург любит бесстрашных и дерзких сук, он поколениями пестует и выводит именно эту породу. Сестрица Барби — далеко не первая величина в этом городе, но ее имя у многих на слуху. Разорвав ее, «Сестры Агонии» сделают серьезную заявку на участие в высшей лиге, по крайней мере, громко заявят о себе. К тому моменту, когда «Сучья Баталия», оправившись от ран, вернется на арену, «сестрицы» могут набрать столько сил, что Вера Вариола вынуждена будет признать — вендетта с ними приведет к большой крови. И добровольно откажется от своего права на месть.