Барбаросса прищурилась. Катаракта не удосужилась спрятать свои часы в карман, оттого ей хорошо были видны стрелки. Большая едва миновала восьмерку, малая же…
«Черт. Восемь одиннадцать».
Лжец кивнул. Он остался недвижим, даже не дернулся, но Барбаросса отчетливо ощутила его мысленный кивок, короткий и ободряющий.
До перемены блюд у господина Цинтанаккара всего девять минут.
«Хер с ним! — огрызнулась Барбаросса, — Не голову же он мне откусит! «Сестрички» порешат меня гораздо раньше. Эта штука, с которой они возятся, как свора девственниц с хером, это не дедушкина аркебуза, это…»
Файгеваффе. Я знаю.
«Откуда?»
По меньшей мере четверть часа мы лежали с одном мешке. И знаешь, что? Лучше бы тебе не проверять на себе его настроение. Поверь мне, этот парень кипит от злости так, что раскаленный металл по сравнению с ним покажется тебе стылой жижей, словно сам князь Пюклер[8] кончил тебе на ладонь!
Барбаросса покосилась в сторону «сестричек». Обступив Жеводу, те восхищенно разглядывали Файгеваффе и — черт возьми! — в эту минуту напоминали девчонок, увидевших у подруги новую куклу. Если кто-то и смотрел на нее сейчас, так это Фальконетта. Небольшое утешение. Едва ли Фальконетта имеет достаточные познания в Хейсткрафте, чтобы читать мысли, но ей это и не надо. Даже если сестрица Барби попытается отклеиться от пола, она не успеет сделать и шага, как гикающая стая настигнет ее и разорвет в клочья. Нечего и думать уйти от них в темных закоулках «Хекенкесселя», когда твое тело похоже на хорошую отбивную…
Быстрые твари, с отвращением пробормотал Лжец.
Верно, вынуждена была признать Барбаросса. Эти мадемуазели, с восхищением разглядывающие зачарованный пистолет, не пантеры и не львицы — они крысы. Шныряющие в переулках мелкие хищницы, уповающие на скорость и дерзость, не на силу. Черт, она даже пернуть не успеет — демон внутри бандалета набросится на нее, как голодный катцендрауг и…
К слову, его зовут Эиримеркургефугль, вставил Лжец. На адском наречии это означает что-то вроде «Пустынный Стервятник» или что-то сродни тому…
«Да хоть Генриетта Гендель-Шютц[9]! — выплюнула Барбаросса, не скрывая злости, — Мне похер, как его зовут! Похер, как зовут его братиков, сестричек и любимую бабушку! Раз уж ты воображаешь себя записным умником, Лжец, мог бы сообразить, как нам вырваться из этой блядской истории.
«Сестрички» резвились с пистолетом, словно затейливее игрушки в жизни не видели. Сперва Тля приложила его к губам на манер флейты и принялась изображать, будто играет, насвистывая при этом «Горящие дырки» — песню, сочиненную какими-то броккенбургскими чертовками в насмешку над «Горящими сердцами[10]». Выходило паскудно, но музыкально — Ад явно не поскупился на музыкальный слух для этой суки. Катаракта, завладевшаябандолетом следующей, принялась томно облизывать юрким язычком его ствол, известно что изображая, и облизывала так ловко, что прочие «сестрички» принялись наперебой охать, картинно хватаясь за пах и постанывая. Вот бы он сейчас пальнул, рассеянно подумала Барбаросса. Чтобы череп Катаракты лопнул, а всех ее подруг окатило розовой слизью и мелким костяным крошевом…
Напрасная надежда. Запертый внутри демон, может, и изнывал от ярости, но был надежно заперт чарами и полностью покорен Жеводе. Уже очень скоро его хозяйкам надоест дурачится и тогда…
«Соображай живее, Лжец! — мысленно приказала она, — Отрабатывай кровь, которой я тебя пою!»
Можем выслушать тебя, Барби, огрызнулся Лжец с явственной досадой. Помнится, ты охерительно дебютировала не так давно в дровяном сарае! Скажи, твои планы обыкновенно распространяются дальше, чем поджечь нахер все вокруг себя? Если нет, у тебя могут быть проблемы — видишь ли, здесь все уже успело один раз сгореть!
Этот консервированный выблядок еще корил ее! После того, как сам попытался сбежать от нее при первой же возможности, бросив в объятьях Цинтанаккара! После того, как натравил на нее голема! После того как…
Барбаросса ощутила, как на языке ядовитыми сколопендрами дергаются ругательства, которые ей только предстояло произнести. Она даже открыла рот, но вдруг запнулась.
«Имя демона! Лжец! Ты знаешь имя демона!»
Гомункул хмыкнул. Пусть он был слаб, а мысли его казались приглушенными, точно мошкариный гул, в этом хмыканье она разобрала его обычное самодовольство.
Наконец сообразила. Я все ждал, когда до тебя дойдет…
«Но откуда? Как?»
Прочитал своими собственными глазами. Точнее, тем единственным глазом, что мне любезно оставили твои подруги. Видишь ли, оно выгравировано у него на стволе, а мы, как я уже говорил, некоторое время вынуждены были делить один мешок на двоих…
«Ты, блядь, шутишь?»
Ничуть. Лжец ухмыльнулся. Обычное дело. Некоторые хозяева зачарованных вещей, не доверяя своей памяти, пишут имя демона где-нибудь под рукой, чтобы не забыть. Например, хозяева аутовагенов часто украдкой выцарапывают имена демонов где-нибудь в кабине — и чертовски удивляются, не обнаружив своего экипажа поутру! Очень непрактично, к тому же и небезопасно, но вы, люди, не доверяете своему разуму, и вполне заслуженно — слабый, немощный, он так примитивно устроен, что иногда только диву даешься…
Черт. Сейчас она была готова согласиться со всем, что он скажет.
«Лжец! Лжец! Ах ты хитрый ублюдок! Забудь, что я тебе говорила! Ты самый умный ублюдок в Саксонии!»
Лжец ухмыльнулся, польщенный.
Ну, может здесь ты хватила лишку. Но, смею надеяться, я уж точно не последний болван в доме на Репейниковой улице!..
Барбаросса ощутила слабое бурление надежды в истерзанных обмякших кишках. Имя демона — мощный козырь, с каким бы отродьем не пришлось иметь дело. Зная имя демона, можно заполучить власть над ним, вот только…
Чего ты медлишь? — нетерпеливо прошептал Лжец, — Давай! Заставь эту штуку взорваться у нее в руке! А лучше, пусть выстрелит ей же в голову или…
— Я не могу, — тихо произнесла Барбаросса сквозь зубы, — Не могу, черт бы тебя побрал!
Несколько секунд Лжец тяжело дышал ей в ухо.
У тебя есть его имя. Я дал тебе его имя, Барби!
«Знаю! — зло отозвалась она, — Вот только видишь ли, одного имени мало!»
Почему? Ты же чертова ведьма! Я думал…
Барбаросса ощутила, как приятная дрожь в кишках сменилась тяжелым болезненным зудом. Лжец был сметливым ублюдком, но он ни хера не смыслил в демонологии или Гоэции.
Эта тварь, что сидела внутри, не шла ни в какое сравнение с теми жалкими адскими отродьями, которых они учились заклинать в университете под присмотром профессора Кесселера. В десятки раз более сложно устроенная, в тысячу раз более злобная, она не была учебным материалом — она была частицей всепожирающего адского пламени. Частицей, которая развеет тебя по ветру так быстро, что не успеешь даже прикусить язык…
«Это Файгеваффе! — зло бросила Барбаросса, — А не какая-нибудь зачарованная лампочка, смекаешь? Озлобленная тварь с примитивными инстинктами. Блядская оса, запертая в кувшине. Такие ни с кем не договариваются, они жалят. Может, я бы и нашла какую-то щелочку в его чарах, но…»
Но?
«На это потребуются даже не часы — дни! Недели! У меня нет столько времени, — сдавленно отозвалась Барбаросса, — Была бы здесь Котейшество, она бы…»
Ее здесь нет! — рявкнул Лжец. Он сделал это беззвучно, но у нее едва не заложило ухо.
Дьявол. Как будто она сама не помнила. Не думала об этом каждую минуту на протяжении всего этого бесконечного дня…
«Сестрички», кажется, уже наигрались с пистолетом. Жевода, ухмыльнувшись, потрепала Катаракту по волосам и, нарочито рисуясь, ловко провернула оружие в руке, будто была не уличной потаскухой, каких пруд пруди в Броккенбурге, а по меньшей мере чертовым Гансом Иоахимом фон Зитеном[11].
«Хорошо, — Барбаросса тяжело выдохнула воздух через зубы, — Есть одна затея…»