Вот уж чего всегда хватало в его сундуках. Обжигающая, как адское пламя, неукротимая, как сто тысяч демонов, эта искра была хорошим подспорьем в драке, разжигая в душе силы, о которых она иногда даже не предполагала. Напитывающая изнутри злой раскаленной энергией Ада, которая мешала отрубиться или броситься бежать, как те суки, которых она молола кулаками. Это была колючая искра, злая, не умеющая согревать, но дающая упоение в бою. Заставляющая тело выжигать себя дотла, не принимая поражения. Злая упрямая искра, осколок истинного адского пламени…
Может, эмиссар герцога Абигора не случайно наделил этой злой искрой перепачканного шестилетнего чертенка со злым волчьим взглядом, которого бросили к нему в карету. Может, увидел в ее душе что-то, чего не видела она сама, пристально разглядывая себя в зеркало — в ту пору, когда она еще не избегала зеркал и могла без содрогания в них глядеть…
На углу Раттенштрассе и Апфельспур Барбаросса ощутила запах горячей сдобы, такой тягучий и роскошный, что ноги сами собой начали спотыкаться, как у шальной лошади. Черт, вспомнила она, сегодня ей так и не довелось поесть. Возможно…
— Возможно, демон внутри тебя соизволит немного обождать, пока ты лакомишься куском дрезденского пирога? — гомункул негромко засмеялся, — Можешь попробовать, юная ведьма, но на твоем месте я бы не стал.
Барбаросса мотнула головой. Черт, она и не собиралась!
— Почему?
— Потому, что ты потратишь впустую пару монет своего кошеля, — скучающим тоном обронил Лжец, — Не говоря уже о тех драгоценных минутах, счета которым и вовсе не ведешь. Ты не сможешь съесть даже крошки. До тебя еще не дошло? Вспомни свою трапезу в «Хромой Шлюхе»!
Барбаросса вспомнила. Мясо, которое никак не лезло ей в рот, несмотря на голодные спазмы желудка. Волны тошноты, которые накатывали на нее всякий раз, когда она брала в руки вилку. Это…
— Это тоже он?
— Кто еще? Можешь быть благодарной монсеньору Цинтанаккару, он взялся следить за твоей фигурой. В ближайшие несколько часов ты не сможешь ничего съесть, даже если будешь открывать себе рот тисками. Не сможешь выпить ни глотка воды, даже если будешь умирать от жажды.
Превосходная диета. Будь она из тех сук, что считают каждую съеденную крошку, до неестественных пределов затягивая талию в корсет и истязая себя отбивающими аппетит декоктами на белладонне, она была бы даже рада. Но сейчас…
Дьявол. Будто нарочно, Барбаросса ощутила, до чего сухо во рту. Отчаянно захотелось промочить горло — хоть бы и затхлой дождевой водой из бочки или дешевым кислым пивом…
— Забудь, — посоветовал гомункул, — Поверь мне, это лишь малые муки твоего тела. Если не найдем способа избавиться от твоего гостя, уже очень скоро он пошлет тебе такие, по сравнению с которыми голод и жажда не будут иметь никакого значения!
На углу Апфельспур стайка школярок, удобно расположившись на парапете, развлекала себя пальбой из самодельного арбалета по габсбургам. Габсбурги в этой части города были сытыми и ленивыми, они неспешно карабкались по паутине между домами, служа легкой мишенью, а пронзенные стрелами, смешно падали посреди улицы, дрыгая своими рудиментарными лапками.
Мелкие юные хищницы… Пока они еще бессильны показать зубы, в этом городе нет существ слабее них, но они учатся, они очень быстро учатся, перенимая пример и уже совсем скоро начнут развлекать себя иным образом. На смену самодельному арбалету придут настоящие самострелы, заряженные камнем или свинцом, на смену смешно дергающимся габсбургам — их собственные товарки…
Увидев Барбароссу, юные суки испугались, обмерли, но не бросились врассыпную, только спрятали за спины арбалет. Другие на их месте застучали бы башмаками при виде крошки Барби, а эти сдержались. Знать, в жилах у них течет истинно ведьминская кровь, а не жидкая глина. Может, через год-другой из них чего-нибудь и выйдет…
Две или три даже осмелились отвесить ей короткий поклон, еще одна, то ли шутя, то ли всерьез, исполнила книксен. Юные чертовки… Им четырнадцать, рассеянно подумала Барбаросса, они выглядят как потрепанные жизнью девчонки со злыми глазами, но если старина Брокк не сожрал их сразу, как знать, может имеет на них какие-то планы? Черт, вполне может быть, уже через год она увидит одну из этих милашек младшей сестрой в «Сучьей Баталии»…
— Значит, твой хозяин не очень-то щедр к своим куколкам? — осведомился гомункул. Лишенный возможности глядеть по сторонам, он беспокойно ерзал в своей тесной банке, донимая ее вопросами, которые были никчемны, и замечаниями, от которых не было никакого толку, — Мы можем не уповать на его помощь?
— Мой хозяин дает нам силу и злость, — буркнула Барбаросса, отворачиваясь от чертовок, чтобы не смущать их и не отрывать от важного занятия, — И пока мне этого хватало. Кроме того, он бережет наши шеи…
— Что это значит?
— Только то, что сука, которая попытается меня удушить, пожалеет об этом еще прежде, чем ощутит исходящий от ее шкуры запах паленого мяса. Герцог Абигор презирает удавки и гарроты, а еще больше он не терпит душителей.
Гомункул заткнулся на несколько секунд. Видно, переваривал крохи новых знаний, усвоенные им из большого мира.
— Но твой хозяин не будет иметь ничего против, если тебя, скажем, застрелят? Или ткнут ножом? Или сварят живьем в масле?
Барбаросса мотнула головой.
— Не будет. У него счет только к душителям.
— Почему?
Дьявол. Если ей придется растолковывать консервированному мозгляку каждую малость, отпущенное ей время закончится быстрее, чем она успеет доковылять до Малого Замка. С другой стороны, ей на какое-то время придется смириться с его обществом, а значит, терпеть его расспросы и несносные остроты.
Маленький ублюдок…
— Когда-то давно, три миллиона лет тому назад, герцог Абигор в союзе с принцем Вассаго и герцогом Зепаром выступили войной против графа Халфаса. У них было сто шестнадцать адских легионов на троих и они собирались раздавить логово Халфаса к чертовой матери. Шумная, говорят, вышла заварушка. Адские орудия с обеих сторон лупили так, что вся Преисподняя гудела, как медный котел. Демоны пожирали друг друга в небесах и на земле, а адские энергии превращали в пепел и пар тысячи альбумов камня и материи. Дворцы шатались и рушились, бастионы проваливались в тартарары, траншеи полнились зловонной желчью и кипящей кровью… Но герцог Абигор не знал, что союзники его предали. Когда войска пошли на решающий штурм, принц Вассаго и герцог Зепар попытались удушить его при помощи мейтенериумовых удавок, вымоченных в конской моче и слезах скопцов, но Абигор смог сбежать, хоть и потерял свое войско. С тех пор он карает всякого, кто попытается удушить его слуг, и карает жестоко.
— Превосходно, — проскрипел Лжец, не скрывая сарказма, — Это в самом деле большое подспорье. Уверен, все виселицы от Гриммы до Виттихенау скорбят о том, что им не доведется стиснуть твою прелестную шею в объятьях!
От владыки Абигора мне сейчас никакого проку, мысленно признала Барбаросса. Как и от тебя, болтливая опухоль. Если кто-то мне сейчас и нужен, так это Котейшество.
Котти…
Барбаросса рефлекторно дернула плечом, ощущая пустоту на том месте, где обычно находилась Котейшество. Молчаливая, собранная, она обычно двигалась за ней по улице точно призрак, не впиваясь в руках, как броккенбургские кокотки, и не повисая на плече. Не горланила песен, не хихикала, вспоминая какие-то университетские шуточки, не тянула ее в сторону распахнувших свои пасти витрин…
Барбаросса знала, что если украдкой скосить глаза и наблюдать за ней долгое время, можно поймать миг, когда на лице Котейшества возникает улыбка. Невесомая, быстро соскальзывающая прочь, точно неуверенный луч апрельского солнца, едва-едва коснувшийся земли и тотчас испуганно прыскающий прочь. Она не знала, кому эта улыбка адресовалась и отчего появилась. Она даже делала вид, будто не замечает ее. Но ей доставляло удовольствие подкарауливать такие улыбки, запечатлевая их в памяти, удовольствие, знакомое лишь терпеливому охотнику. Одна из тех маленьких игр, в которые играешь с кем-то, не будучи до конца уверенной, что это игра, а не буйство разнонаправленных потоков твоего воображения…