— Ну что же, девушка, пожалуй, я возьму тебя. Но учти, денег не получишь, только еду да одежку.
Хозяйка метнула быстрый взгляд на Тристана и снова повернулась к девушке.
А она молода, подумал Тристан. Но клянусь Волком-оборотнем, при взгляде на нее сразу хочется убежать куда подальше!
— Клади свои пожитки вон на ту полку, — махнула рукой хозяйка. — И принимайся за работу, коли ты и вправду того хочешь.
Не дожидаясь, пока девушка выполнит ее приказание, она поспешила к столу, за который уселся Тристан.
— Отведайте кашки, господин. С кусочком свиной щеки, со свежим элем…
Он кивнул. Поза его в точности напоминала ту, в какой он сидел тут накануне вечером. Пальцы его поглаживали браслет с затейливой резьбой, глаза были полуприкрыты, словно он еще досыпал.
Хозяйка удалилась.
Открыть глаза Тристана заставил стук поставленного на стол подноса. Его принесла та самая девушка. Она сняла свой плащ, под которым оказалась юбка в складку с тесным корсажем. Да, он был прав, одежда у нее не крестьянская. Пускай юбка укорочена так, что из-под нее видны стоптанные башмаки, из которых торчит солома, но эта юбка для верховой езды. Сама девчонка худющая, но фигурка у нее ладненькая. Поневоле призадумаешься, почему при такой фигуре Судьба наградила ее столь ужасным лицом. Зачем ей копье? Стоит ей только открыть свое лицо, кто на нее польстится, и она будет ничуть не в меньшей безопасности, чем статуя Гунноры, которую крестьяне носят по полям в начале сева.
— Ваша еда, господин.
А она будет половчее хозяйки. Вон как проворно поставила перед ним тарелку с кашей и кружку.
— Благодарю, — услышал Тристан собственный голос и удивился: с чего бы это он ведет себя так, словно перед ним благородная дама?
Он потянулся за стаканом — и увидел, как широко раскрылись глаза девушки, когда она заметила браслет. И ему показалось, что во взгляде ее было нечто большее, нежели простое любопытство. Но она совладала с собой, повернулась и пошла прочь от стола, опустив глаза долу, как и полагается прислуге.
— Еще чего-нибудь принести, господин? — спросила она вроде бы равнодушно. Но голос предал ее. Подобный акцент мог быть у девушки только из одной крепости.
Сейчас в долинах много случается всяких раздоров. Какое ему дело до того, что девчонку-замарашку выгнали из дома, отправили бродить по свету в поисках пропитания и крова? С таким лицом ей ни за что не найти себе мужчину — разве что слепой польстится на нее.
— Нет, отозвался он. Она ушла легким беззвучным шагом лесного охотника; в движениях ее чувствовалось изящество того, кто сиживал за высокими столами по праву крови.
Ничего, к концу будущего года он тоже сядет за высокий стол. Тристан был в этом так уверен, словно заручился клятвой одного из Властелинов Сил. Но своего он добьется собственными руками и умом, и потому возвысится над теми, у кого за душой — только право крови. Девица катится по наклонной, а он пойдет в гору!
Встреча в трактире с бывшей благородной придала Тристану решимости.
После Северного Дола, как убедилась Герта, дорога стала еще хуже. Местами ее разрушили оползни, и потому приходилось перебираться через ямы. Однако девушка продолжала идти, уверенная, что только эта дорога приведет ее к желанной цели.
Карабкаясь по камням, съезжая в овраги, отваживаясь порой на прыжки и используя копье как шест, она думала о том, что ждет ее впереди. Разыскивая Гуннору, Герта знала, что соплеменники поймут ее. Но что касалось святилища Лягушек — такой уверенности у нее не было.
На шее девушки висел небольшой мешочек с зерном и сушеными травами, талисман Гунноры для домашнего очага. Второй такой же был зашит в подол юбки. А среди соломы, торчавшей из башмаков, были стебельки других растений — из тех, что защищают путника. Прежде чем отправиться в дорогу, Герта основательно приготовилась.
Но вот помогут ли амулеты против чужеродного, не людского колдовства? У всякого народа свое собственное волшебство. Древние существа — не люди, и потому их верования и обычаи могут быть совсем иными. Не подвергает ли она себя великой опасности?
Когда она доходила в размышлениях до этого места, ей постоянно вспоминалось одно событие. И воспоминание рвало душу, точно шпора — конский бок.
Куно предложил ей отправиться в аббатство, в Дол Забвения. Да, Куно предложил сам, и, быть может, именно поэтому впоследствии отвернулся от сестры, ощущая долю своей вины в случившемся.
Герта отчетливо, до мельчайших подробностей, помнила поездку в Дол Забвения. Она вовсе не хотела забывать этого, ибо иначе она может лишиться ярости, той ярости, которая придает ей мужества. Сопровождал ее небольшой отряд ратников, поскольку Куно был уверен, что врагов опасаться нечего. Как оказалось потом, опасаться нужно было отнюдь не врагов.
Откуда ни возьмись дождем посыпались стрелы. В ушах девушки до сих пор стоял хрип молодого Джаннеска: стрела пронзила ему горло, и он рухнул на землю. Нападающих не было видно, а весь ее отряд перебили буквально за несколько секунд. Она пришпорила жеребца — и он на полном скаку влетел в расставленную на дороге сеть. Она перелетела через голову коня…
Очнулась Герта в темноте. Руки у нее были связаны. Прямо перед ней, на полянке между скал, горел костер. У костра, разрывая зубами полупрожаренное мясо, сидели несколько мужчин. Эти были из числа врагов. Она похолодела, поняв вдруг, что они с ней сделают, когда удовлетворят одно желание…
Поев, мужчины подошли к ней. Герта принялась отбиваться связанными руками. Они захохотали, начали швырять ее туда-сюда, тискать, срывать с нее одежду. Однако для последнего оскорбления, последнего унижения им не хватило времени. Нет, насилие над ней совершил другой — кто-то из ее соплеменников!
Мысль эта согрела Герту и придала ей сил, что было очень кстати, поскольку солнце уже скрылось за склоном и поднялся холодный ветер.
Те, кто издевался над ней, тоже погибли, пали под ударами меча или сраженные копьем. А находившаяся в полуобморочном состоянии девушка вдруг ощутила на себе тяжелое тело; крепкие, сильные руки не давали ей шевельнуться.
Она не видела лица насильника, зато разглядела (и картина эта осталась в памяти, словно выжженная огнем) браслет на запястье, когда рука мужчины надавила ей на горло, чтобы лишить сознания.
Придя в себя, она обнаружила, что осталась одна.
Кто-то набросил на нее плащ. Неподалеку стояла лошадь. И кругом на снегу валялись трупы. Герта никак не могла понять, почему ее не убили тоже. Быть может, насильнику помешали его товарищи? Как бы то ни было, в первый момент она решила оставаться тут, пока не замерзнет. Но потом в девушке взыграла кровь предков и заставила ее подняться с земли. Где-то в Долинах живет человек, который сначала спас ее, а потом похитил то, что может быть отдано лишь по доброй воле. Ей надо выжить — хотя бы для того, чтобы погубить этого человека.
Потом, поняв, что носит под сердцем новую жизнь, Герта испытала еще одно искушение — поступить так, как ей настойчиво советовали, избавиться от плода. Но не осмелилась. Пускай ребенок зачат не по-доброму, но частью он принадлежит ей. Затем она вспомнила про Гуннору и про то, что волшебство может помочь. Именно поэтому удалось ей не поддаться Куно, не испугаться его животной ярости.
Она жила двумя мыслями, она цеплялась за них с упорством отчаяния: ребенок, которого она носит, должен принадлежать ей одной, а тот, кто никогда не станет его отцом, должен получить свое. И вот теперь, когда Гуннора дала ей первое, она идет за вторым.
Наступила ночь. Герта выбрала местечко среди камней, где можно было укрыться от ветра, и зарылась в сухие листья. Должно быть, она заснула, ибо открыв глаза, недоуменно огляделась, не понимая, где находится. А потом ощутила то, что ее пробудило. Сам воздух вокруг был каким-то не таким, в нем чувствовалось напряжение.