Смакуя языком и небом вино, Саймон предавался научным размышлениям о магии. В его мире это слово могло прикрывать ловкость рук, могло обозначать полное суеверий мумбо-юмбо… могло быть и намеком на известное могущество. Магия Эсткарпа основывалась на воле, воображении и вере. Конечно, они умели усиливать или фокусировать и то, и другое, и третье. И потому были откровенны в том, что нельзя было увидеть, почувствовать, ощутить.
Так что и причину ненависти и страха соседей следовало искать в том же самом — в магии. И в Ализоне на севере и в Карстене на юге сила Ведьм Эсткарпа считалась злом. «Да не оставишь ведьму среди живых». Сколько раз в его собственном мире звучали эти слова, приговором виноватым и невинным, и уж без таких оснований, как здесь.
Ведь царящий в Эсткарпе матриархат… Женщины, правящие здесь, обладали силой, что выходила за пределы его воображения, и пользовались ею при нужде, не сдерживая всей своей мощи. Он помог ведьме бежать из Ализона, где она была глазами и ушами своего народа.
Ведьма… Саймон приложился к фляжке еще раз. Не каждой женщине Эсткарпа была дарована эта сила. Дар этот произвольно переходил от поколения к поколению, от семьи к семье. Отмеченных им девочек привозили в главную крепость, где была школа, и посвящали в орден. Даже имена их исчезали, ведь знать чье-то имя, значило владеть какой-то частью его личности, а значит, и получить власть над этим человеком. Теперь Саймон прекрасно понимал, сколь немыслим был его вопрос об имени женщины, с которой бежал он из Ализона.
Сила к тому же не была постоянной. Превышать допустимые пределы не смела ни одна ведьма. И не всегда силой можно было воспользоваться по желанию. Случалось, она и отказывала в какой-нибудь критический момент. Поэтому вместе со всеми ведьмами и их познаниями Эсткарп хранили и закованные в броню гвардейцы, и цепи фортов по границам… Мечам не приходилось скучать в ножнах.
— Са… — подошедший к нему со стуком отодвинул стул и уселся. — Слишком жарко сегодня для весны. — Шлем звякнул о стол, длинная рука потянулась к кувшину с вином.
Ястреб на шлеме поглядывал со стола на Саймона стеклянным оком, его металлические перья были сработаны столь искусно, что их трудно было отличить от естественных. Корис пил, а со всех концов стола его забрасывали вопросами, словно стрелками из самострела.
В войсках Эсткарпа знали толк в дисциплине, но вне службы, на отдыхе, кастовых различий не было, а люди за столом нетерпеливо требовали новостей. Командир с силой брякнул кружкой о стол и отрывисто произнес:
— Сигнал сбора вы услышите, еще пока не закроются ворота, Магнис Осберик попросил не препятствовать его проезду по западной дороге, а за ним следовала целая рать в полном боевом облачении. По-моему, неприятности опять лезут из Горма.
Слова отзвучали уже в тишине… Все, и Саймон теперь тоже, понимали, что значил Горм для капитана гвардейцев. Ведь именно Корис и был законным властелином Горма, но трагедия его началась не там, она лишь закончилась на этом острове, который Корис покинул один, истекая кровью, на полной воды рыбацкой лодке, отогнанной им от берега.
Хильдер, господин-покровитель Горма, был застигнут ненастьем на болотистых равнинах, ничейной земле между Ализоном и Эсткарпом. Там, отбившись от свиты, он упал с оступившейся лошади, сломал руку и почти без сознания, в лихорадке, попал в земли людей Тора, странного народа, не подпускавшего прочих к своим болотам и неусыпно охранявшего свои проволглые края.
Почему Хильдера не убили тогда или просто не прогнали прочь, навсегда осталось тайной. Но история эта не завершилась, даже когда через несколько месяцев он вернулся домой с молодой женой. Люди Горма — а точнее женщины Горма — не желали признавать ее и шептались, что эта женитьба-то и явилась платой за жизнь их властелина. Ведь женщина, что привез он с собой, была уродлива телом и сам разум ее, как и вообще людей Тора, был чужд им. В должное время, родив ему Кориса, она исчезла… Может быть, умерла, может — бежала к своим. Хильдер-то знал, конечно, только молчал об этом и не вспоминал о ней более. А ведь Горм был настолько рад отделаться от подобной госпожи, что вопросов и не задавали.
Но оставался Корис, росший с головой гормского вельможи на теле обитателя болот, о чем ему никогда не позволяли забыть. А потом Хильдер женился снова, на госпоже Орне, дочери властелина-купца, плававшего далеко, и взял за ней хорошее приданое. Горм шептался и надеялся: уж очень все рассчитывали, что наследником будет объявлен младший сын Уриэн, в жилах которого не было ни капли чуждой крови, о чем свидетельствовало его стройное юное тело.