Речка протекала сразу же за огородом: надо было только пересечь небольшой, поросший осокой луг. Извилистая тропинка выводила в небольшую заводь, укрытую от посторонних глаз зарослями камыша.
Дно здесь было песчаное, ровное. Ближе к противоположному берегу устилали листьям дремотную гладь воды заросли лилий и кувшинок, и местные женщины очень любили тут купаться и полоскать белье.
Но в такой час, понятно, купальня должна быть пуста, и Ванька уверенно направился к заводи.
При подходе к Фроне крики лягушек становились всё громче и громче, и вскоре, рассеянно прислушивающийся к ним изумленный подросток уловил знакомый мотивчик.
В оцепенении остановившись он озадаченно напряг слух, сначала решив, что ему просто померещилось. Но нет! Лягушки бойко и уверенно выквакивали: 'Тюх-тюх, разгорелся наш утюг!'
Ванька нервно протер глаза и больно ущипнул себя за руку - пение не прекратилось! И тогда он тихо, стараясь идти на цыпочках, чтобы не спугнуть лягушек, приблизился к заводи.
Осторожно высунув нос из-за зарослей камыша, паренек глянул на берег Фрони и пораженно замер.
Но не сидящие тремя рядами на песочке и орущие песню лягушки заставили Ваньку затаить дыхание, а открывшаяся перед его взором невероятная картина.
Залитая луной Фроня искрилась словно лента из расплавленного серебра, и лишь широкие листья кувшинок темными отметинами выделялись на ослепляющей глаза глади. И вот по этим листьям и прыгала, танцующая под незатейливый мотивчик Ядвига.
Её черные волосы волной падали на лопатки, а тело прикрывала только лишь низко вырезная рубашка.
' Наверное, та самая комбинация, о которой столько говорят соседки!' - заторможено подумал Ванька.
Ядвига плясала на листьях, выделывая те же коленца, что и Любовь Орлова в столь любимом ею фильме, но вода под её ногами не разбрызгивалась, даже когда она притоптывала, выбивая чечётку. И при этом женщина игриво смеялась и напевала, явно к кому-то обращаясь: '... всё равно ты будешь мой и никуда не денешься...'.
Ванька остолбенел и, изумленно раскрыв рот, наблюдал за игрищами ведьмы, но вскоре сообразил, что танцует Ядвига не одна.
Её таинственный партнёр не столько был виден, сколько ощущался: как-то не так серебрился воздух, что-то такое прозрачное мерещилось на фоне камышей - тень не тень, непонятно что! И только потом до него дошло - вода! Ядвига танцевала с водяным!
Не тем водяным, про которого рассказывали старухи в страшных сказках: окутанным тиной безобразным утопленником. Нет! Этот был прозрачный, юркий, смешливый и галантный, судя по тому, как млела и заигрывала с ним Ядвига.
А лягушки вдруг так заорали своё 'тюх-тюх', что у Ваньки заломило в ушах и он, в страхе обхватив руками голову, мучительно зажмурился.
И всё! Когда паренёк вновь распахнул глаза, перед ним по-прежнему серебрилась гладь воды в пятнах листьев кувшинок, но ни Ядвиги, ни её таинственного партнера уже на них не было. Умолкли и лягушки.
Воцарилась привычная тишина, нарушаемая лишь сонным стрекотанием цикад, да всплесками играющей рыбы в реке.
Было ли что-то или ему с усталости привиделось?
В тот раз Ванька купаться не стал, хотя и не особо испугался плясок Ядвиги с водяным. Но как-то ему было не по себе лезть в Фроню, когда там только что веселилась нечистая сила.
Он долго думал: рассказать ли друзьям, что они не ошиблись в кандидатуре, вычислив ведьму? Но что-то удерживало Ваньку от этого шага.
А что, собственно, рассказывать? О поющих лягушках, о танцующей женщине? Тьфу! Где здесь зло, жуткий антураж колдовского дела, могущество темных сил, неразрывно связанных с ведьмами? И при чём здесь прокисшее молоко?
Но Ванька точно знал, что всему необычному должно быть рациональное объяснение. И так называемые 'чудеса' - всего лишь 'поповские бредни', а всё, что происходит вокруг не выходит за рамки законов физики, химии или математики. Надо только знать, где искать!
'Пока сам не пойму, что я конкретно видел,- твердо решил про себя Ванька,- никому ничего не расскажу! Буду учиться, читать, пока всё не узнаю и всё не объясню! А то... 'тюх-тюх, разгорелся наш утюг!' Ерунда какая-то!'
Прошли годы. Надо сказать, что Оторвановка изменилась мало: все те же извилистые тупички, заросшие травой и осокой берега Фрони, и ленивые, полные неги и покоя, чуть пахнущие пылью вечера.
Иван Максимович Степнев редко бывает на родине. Ему некогда! Он крупнейший учёный с мировой известностью в области славянского язычества. Его доклад 'Силы природы в славянской мифологии' произвел в международных научных кругах настоящий фурор. Иван Максимович написал не один десяток работ, посвященных языческим обрядам и верованиям, и уже много лет возглавляет фонд, поддерживающий изучение славянской культуры.