— Но ты… но я… Софья, можно я тебя поцелую?!
Тервейн вскочил, сграбастал меня своими ручищами и от всей драконьей души чмокнул в нос. Видимо, соображал он плохо, потому что прижимал все сильнее. А мыслями был уже явно не здесь: такое шальное выражение в глазах бывает только у тех, кто только что сорвал немыслимый куш, переиграв злодейку-судьбу.
Я слабо пискнула — воздуха уже не хватало, он опомнился и ослабил захват.
— Я в долгу перед тобой, Софья.
Это было сказано очень серьезно, но я отмахнулась. Какой долг, много поколений моих прабабок пользовались драконами по своему усмотрению. Вот и я воспользовалась. Раз не климат им у нас, и магии не хватает, пусть возвращается, зря я ему, что ли, силу отдала?
— Ты уникальная, — повторил Тервейн. — А хочешь — со мной?
Куда? В его двенадцать миров, чтоб оказаться там в полном одиночестве среди могучих драконов? Нет, увольте.
— У нас ты узнаешь, какова настоящая магия, — соблазнял дракон. — Увидишь то, чего не видел до тебя никто: наши дворцы и замки, наши горы с высоты драконьего полета, наши…
— Не-не-не, — перебила я. — Не забывай, что я человек. Мне у вас делать нечего.
— У нас тоже люди живут, — уверил он.
— Нет, Тервейн. Не хочу. И… отпусти меня.
Тут дракон вернул свое прежнее выражение лица, считать что-либо с которого было невозможно, и с явной неохотой разомкнул руки.
— Вот ведь хрень какая, мне и подарить-то тебе нечего, — сказал он со вздохом. — Правда, проклятье снял, за это не переживай.
Снял, и замечательно. А еще лучше — что отпустил, а то уже ноги подкашиваются.
— Говорят, у вас, драконов, чешуя особая есть… — с намеком протянул Агапыч.
Тервейн посмотрел непонимающе, потом кивнул, будто что-то вспомнил, и оттяпал столовым ножом клок своих волос. Домовой чуть не затрясся, тут же извлек из своего личного хранилища берестяную шкатулочку и благоговейно положил туда каштановые… вот только что были волосы, а стали — блестящими чешуйками золотистого цвета.
— Ну… пора прощаться, — сказал дракон, подходя к двери.
— Прощевай, чудо-юдный прынц, не поминай лихом, — поклонился Агапыч.
— Счастливого пути, — сказала я.
— И вы… не поминайте лихом, — Тервейн окутался какими-то искрами, и… ничего не произошло.
Он остался стоять у двери, а я спросила — что не так?
— Софья, мне так неловко… Не могла бы ты меня… силы не хватает, нужен твой поцелуй, — признался дракон.
Я со вздохом встала. Ладно, от меня не убудет.
— Не вздумай Соньку с собой утащить! — предупредил Агапыч, вставая рядом.
— Как можно, Дух Дома, мне нужно лишь немного силы, — ответил Тервейн серьезно, глядя при этом на меня.
Я подошла, приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала его в губы, твердые и горячие. Сила потекла даже не рекой, горным водопадом. Голова закружилась, я покачнулась, и… дракон исчез, без искр и прочей показухи. Но перед этим сказал: «Я еще вернусь». Или мне послышалось?
*****
Утром меня разбудили мама и бабушка. Оказалось, что уже не утро, я проспала почти до обеда, и Агапыч берег мой покой до последнего.
— Всю силу высосал, ящер иномирный! — всплеснула руками взволнованная мама. — Сонечка, да как же так?!
— Не голоси, — сурово оборвала ее бабушка. — Поможем, чем сможем, только колдовать тебе, внуча, теперь долго не придется.
— Агапыч-то, Агапыч как допустил? — мама, не слушая ее, ощупывала мою голову на предмет повреждений.
Я с трудом пыталась вникнуть в суть их диалога и донести до мамы, что все у меня в порядке.
— Уймись, — повысила голос бабушка. — Соня долг дракону отдала, Агапыч, и хоти он помешать, не смог бы.
Долг? О чем она? Мама на минутку оторвалась от меня и повернулась к бабуле с тем же вопросом. Оказалось, сила у нас, ни больше, ни меньше, прибывала от драконов. Каждая прабабка требовала от умирающего дракона передать ей остатки магии…
— Не кажная, — из стены с ремаркой появился Агапыч.
Мама сердито махнула на него рукой, и Домовой исчез. Выходит, мне пришлось отвечать за долги всего рода… Но я ничуть не жалела, совсем не чувствуя себя слабой или неспособной колдовать. И была уверена, что все сделала правильно.
— Соня все сделала правильно, — подтвердила бабуля. — Жаль, конечно, но время для таких дел всегда неподходящее.
— К добру то или к худу, судить не нам, — прошелестел, едва показавшись, Агапыч.
— В овин! — рявкнула мамуля, и Домовой исчез окончательно. — Вставай, Сонечка, сейчас будем тебя вкусненьким кормить.
Под присмотром мамули и бабули я провела весь день, к подружкам они не отпустили, сказав, что первые сутки без силы — самые опасные. Впрочем, скучать не пришлось — целый день к нам приходили люди, как-то прознавшие, что приехали сама Аглая Тимофеевна с дочкой Ольгой Юрьевной.
Хорошо, что у мамы с собой всегда есть запас нужных трав. Мы с бабушкой варили отвары и мази, едва успевая поворачиваться. А потом настал Сочельник.
Ёлку притащил из леса сосед Семёныч — на радостях, что избавился от застарелого артрита. Гуся — тетя Маша Колотилина, для внука которой мы сделали леденцы от кашля — настоящие. Двух здоровенных сомов принес Иван Степанович, лекарство для него готовила сама мамуля по секретному рецепту. Мелкой рыбешки, яиц и овощей передала с мужем ответственная Валюшка. А трехлитровую банку молока и сливки принесла отважная Натка.
— На Рождество-то Соню к нам отпустите? — робко спросила она мою мамулю.
Мама макнула палец в сливки, удовлетворенно кивнула и ответила:
— Там видно будет.
Натка смиренно попрощалась и ушла, с улицы послав мне смс-ку «Держись». После обеда я предложила повесить на калитку объявление: «Прием закончен», потому как поток односельчан не ослабевал. В ответ мне было сказано вставать к плите. Приготовить рождественскую трапезу с традиционным гусем, заливным из сомятины, пирогами и салатами одной было физически невозможно, поэтому мамуля амнистировала Агапыча.
Домовой заговорщицки подмигнул и прошептал мне:
— Про чешую-то я им ни словечком. Вот, держи! — и сунул в карман домашних джинсиков что-то маленькое и блестящее.
Признаться, я совсем не представляла, что мне делать с чешуей дракона, поэтому просто поблагодарила Агапыча, и мы приступили к готовке. К первой звезде успели даже сделать сочиво и нарядить ёлку.
Потом была Рождественская служба в новой церкви Архангела Михаила, и мы с бабулей и мамулей отстояли ее как положено — до конца. Завидев издали противную Колобкову, я отвернулась и здороваться не стала.
На улице в морозном воздухе искрились снежинки, в черном небе сияли крупные звезды… В городе такого не увидишь… Все казалось ненастоящим, сказочным, будто нарисованным на старой рождественской открытке. И высокие сугробы, и засыпанные снегом крыши домов, и редкие огоньки в окнах тех, кто вернулся со службы раньше нас.
— С Рождеством вас, милые, — сказала бабуля, когда мы дошли до дома.
— А где Агапыч? — спросила я, когда нас никто не встретил. — Вы опять его в овин сослали? Как не стыд…
— Шшшш, Агапыч тоже празднует — со своими, — пояснила мамуля. — Так что мы сейчас чайку с мелиссой, и спать.
Чаек с мелиссой подействовал на меня странно. Заснула я крепко, только сны были… рваными, но очень яркими. То я, как наяву, видела бабулю среди каких-то мужчин, крайне напоминавших персонажей «Властелина колец» и толковавших ей про равновесие. То словно парила над заснеженными пиками гор, ощущая восторг полета. То оказывалась в огромном зале, где по великолепному мозаичному полу скользили в танце пары из строго одетых кавалеров и, в противовес им, кричаще разряженных дам.