— И вы…? — предлагая ведьмаку закончить самому, представиться то есть.
— Чиёншох Мансури.
И мужчина протянул таджикский паспорт. Макс документ взял и открыл на странице с фотографией, задержался на ведьмаке чуть более пристальным взглядом. Похож. Очень щуплый, кожа, изрытая морщинами. Пятьдесят три года написано.
Клока чёрных волос вверх от правового виска не хватало как у гражданина Таджикистана, так и у его фотографии где-то так десятилетней давности. Видимо, и шрам тоже старый — вместо волос на том месте тянулся зарубцевавшийся ожог. Одет тоже прилично: светло-серый костюм, пускай, и без галстука.
Мансури, наконец, возиться перестал и протянул Максу найденный в портмоне помятый листочек — вроде визовой карточки для стран СНГ. Сверил с паспортом, перечитал, верно всё, что только ребятам не понравилось?
— Зачем к нам в Москву? — привычно спросил участковый.
— К дочери. Она здесь поступила, — коротко ответил мужчина.
Если особенно прислушиваться, то он странно растягивал свои буквы н. Дефект речи? На акцент непохоже, но учитывая шрам, Макс решил списать на некую травму. Хотя и насторожился.
— Вот, — в кабинет вернулся Сергей, тот самый полицейский, и свалил на стол перед Максом два паспорта. — Нашли при нём.
Два казахских паспорта на два разных имени. Айбар Исаев и Дармен Ахметов. Пятьдесят три года. Оба с фотографиями точь-в-точь, как и в первом таджикском.
— И как же мне к вам, гражданин, обращаться? — невозмутимо поинтересовался маг-участковый. — Документики подделываем?
— Господин участковый, — учтиво начал ведьмак и подался вперёд, упираясь локтем в столешницу, — а давайте замнём всю эту историю…
— Я не беру взяток, — сразу же отрезал Макс.
— Я бы на вашем месте не был так категоричен…
— Нет.
— А ваш отец всегда брал.
Скрипнул зубами. Мнимый иностранец, а уже разнюхал про отца. Георгия Прокофьева сын ненавидел, каждое упоминание, каждое сравнение с ним… Да, он работал в полиции, отец же генеральный прокурор. Продажный генеральный прокурор, и слишком многие намекали сыну. Слишком молодой для должности, папочка расстарался, папочка то, папочка сё.
Никто не знал, насколько было плевать Прокофьеву на сыновей. Макс выгрызал всё сам, пытался поднять и Егора.
— Я не мой отец, — холодно заметил.
Мужчина с тремя паспортами зловеще усмехнулся.
— А не боитесь?
— Я? Вас? — Макс даже рассмеялся.
— Зря, — покачал головой. — Зря. — Закинул ногу на ногу, и на пол из кармана выпал… четвёртый паспорт. — О, какой я неуклюжий. — Поднял и наигранно поднял руки вверх. — Могу отдать ещё один.
Фодор Фекете. Венгерский. Из рукава достал пятый. Идигер Омрани. Марокканский. Небрежно в стопку швырнули и шестой. Жак Лоран. Французский.
Ведьмак закинул голову и глухо рассмеялся. От его жуткого смеха почему-то стало неуютно даже Максу. Никогда не думал, что его можно было напугать, но энергетика неизвестного ему не поправилась.
— Зря, — повторил Жак и покачал головой. — Я бы на вашем месте не был так категоричен. Я бы на вашем месте был осмотрительней. — Всё ещё растягивая н-ки, но буквально чеканя каждое слово. Тихо и зловеще. — Намного.
Массивная серебряная цепочка. На шее сверкнул медальон с огромным синим камнем. Лунная магия. Накопитель с концентрированным даром, слишком поздно догадался. Шелест документов.
Боль.
А когда Макс проснулся, магии в нём уже не было.
Эпилог
Шелчок.
— Ма-а-акс…
— Т-с-с, — невесомо прижал палец и провёл по нижней губе. — Я ведь знаю, что тебе нравится.
Ещё немного и начну хныкать, просить, умолять, да что угодно лишь бы, наконец, продолжил.
— Руки от спинки кровати можешь и не отстёгивать, но если ты сейчас же не…
Меня грубо заткнули болезненно впившись в губы. Угрожать в моём положении — последнее дело. Но и ощущать жар его тела так близко, едва касаться обнажённой груди, а он упрямо навис надо мной на локтях и буквально сводил с ума своей медлительностью.
— Ма-а-акс…
Всхлип, и сорвалась на глухой стон, стоило ему прикусить такую нежную кожу на шее. Секунда, и зубы впились глубже, теперь не просто засос, но и след от зубов точно останется. Дёрнулась, и запястья царапнул металл. Повязка на глазах немного съехала, но видней оттого в кромешной темноте спальни отнюдь не стало.
Пальцы сжали бёдра, приподнимая. Обхватила его ногами, и услышала самодовольный смешок. Прямо у моего уха, горячее дыхание опалило самый кончик.