Каспар предпочел не смотреть на дальнейшие манипуляции напарника. Такое ощущение, будто старику не давало покоя существование в ужасном месте хоть чего-то красивого.
День тянулся медленно, словно очередная ведьма на дыбе. Понять, светло или темно нынче снаружи подземелья, было невозможно — и это усугубляло однообразие вусмерть надоевшей работы. Чтобы не поехать крышей, Ганс приноровился измерять время в «Либби» и сверяться с урчанием живота. Сейчас, по его ощущениям, было без двух иголок под ногти четыре Либби, а значит — близился обед. Желудок говорил о том же.
Вот только с этой закончим…
Накалив иглу, старый палач медленно, давно привычным движением ввел ее под ноготь жертве. Ведьма, до этого тихо хныкавшая и скулившая, заверещала по-настоящему. Задергалась с такой силой, будто надеялась выбраться из крепких колодок. Так-то лучше! Порка, ради которой дородную бабенку деревенского вида и заковали в срамной позе, не дала ожидаемого эффекта. Тогда Ганс взялся за иголки.
Они всегда кричали. Это в своих клетках сатанинские твари сидели с отрешенным видом: то ли рассчитывали, что в Аду их наградят за стойкость, то ли берегли остатки сил. Выдержать пытки, не закричав, не удалось еще ни одной. Однако работа слишком опротивела, чтобы Ганс мог испытывать настоящую гордость. Навроде ощущения, когда удачно просрался: это хорошо, но хвалиться не станешь.
— Малец, жрать пора. Еще иголочка, и сведешь эту назад в клетку. Да притащишь еще одну: посадим пока на «ведьмин стул», шоб время зазря не терять.
— А почему опять я? — огрызнулся порядком уставший Каспар. — Я ведь не подмастерье. Ты боишься идти к Хольде?
От злости у Ганса дрогнула рука, и вторая иголка вошла ведьме в ладонь. Сопляк был чертовски прав, но признаваться в этом старый палач не собирался. Да и вообще, что он о себе возомнил! Экие разговорчики…
— Не подмастерье? А кто третьего дня, когда с девки кожу снимали, вену ей порезал?! Если б она загнулась до костра — каково? Рукожоп ты, а не палач! Вот и таскай Либби из клеток! А я тебе покажу, шо такое навык…
В голове Ганса слова о Хольде объединились с голым задом закованной женщины, что маячил перед ним. Лазарь в штанах, угу… Все это разозлило не на шутку, и старик полез за своим любимым инструментом.
— Смотри, щегол! Грушей-то слабо поработать? От груши у плохого палача десять человек из дюжины подохнет до суда. Все ж по швам внутри разойдется… А у меня на столе ни одна еще не померла! Расслабься, Либби, расслабься…
Ганс принялся запихивать грушу в ведьму, но делать это в таком положении оказалось неудобно — лучше бы на столе. Голова и руки девки были надежно зафиксированы колодками, но задом вилять ничто не мешало — и она, отчаянно визжа, старалась помешать Гансу.
Дура… Как будто сопротивление могло ей помочь. Только наоборот.
Груша и без того входила с большим трудом: ее бы смазать, но уже лень. Порядком вспотев, палач все-таки засунул инструмент внутрь полностью — и принялся крутить винт. Он быстро прошел грань, до которой груша просто причиняет боль — теперь она уже медленно разрывала ведьму изнутри. От воплей зазвенело в ушах.
— Ты смотри и учись, не отворачивайся!
Каспар явно не хотел смотреть, но подчинился. Ведьма сорвала голос — к моменту, когда по ее бедрам побежали струйки крови, слышен был уже только хрип. Ганс пожалел, что не мог видеть ее лицо в этот момент: гримаса отменная, точно! Судя хоть по тому, как скривился от зрелища напарничек Ганса…
— У меня еще ни одна от костра не сбежала!
Каспар пытался что-то сказать Гансу — но тот молокососа не слушал, лишь продолжал медленно вращать рукоятку. Груша могла раскрыться еще шире, гораздо шире — не оставив в низу живота ведьмы ничего целого. Палач крутил винт даже после того, как бессмысленные попытки девчонки дергаться перешли в конвульсии. А затем она совсем перестала кричать и обмякла. Колени Либби подкосились, узница бессильно повисла на колодке.
— Ганс! Ганс! Ты меня не слышишь, что ли?! Она умерла, кажется…
Ганс понятия не имел, как наверху могут отреагировать на такой исход. Но начальство, особенно способное держать своих работников в столь скотских условиях, для старого палача было сродни Господу. На него вроде как надеешься да уповаешь, но случись оплошать — жди и Страшный суд, и котел с чертями. Не гневи начальство, одним словом.
Так что старый палач немного струхнул.
Ганс бегом кинулся к бочке. Зачерпнул мутную, вонючую воду железной кружкой, выплеснул в лицо ведьме. Девка приоткрыла глаза и очень слабо застонала. Она попыталась подняться, но поскользнулась на луже вытекшей из промежности крови.