Восьмой цвет, порождаемый прохождением света сквозь сильное магическое поле, пронизал тела, стеллажи и стены. Остальные цвета расплылись и смешались, словно октариновый свет был стаканом джина, вылитым на акварельное изображение мира. Облака над Университетом засверкали, заклубились, принимая захватывающие, неожиданные формы, и устремились вверх.
Наблюдатель, сидящий сейчас над Диском, увидел бы, как крошечный клочок земли неподалеку от Круглого моря вдруг вспыхнул, точно драгоценный камень.
Тишину комнаты нарушил стук дерева о дерево — это посох свалился на стол и несколько раз подпрыгнул.
Кто-то еле слышно произнес: “У-ук”.
Напролоум наконец-то припомнил, зачем человеку даны руки, и поднес пальцы туда, где, как он надеялся, еще находились его глаза. Все было погружено в кромешную тьму.
— Здесь.., есть кто-нибудь? — спросил он.
— О боги, вы не представляете, как я рад, что вы это сказали, — отозвался чей-то голос.
Тишину внезапно взорвал гомон множества людей, — Мы все еще там, где были?
— Не знаю. А где мы были?
— Думаю, здесь.
— Вы можете вытянуть руку?
— Только в том случае, если буду абсолютно уверена, до чего именно я дотронусь, уважаемый, — откликнулся голос, однозначно принадлежащий матушке Ветровоск.
— Пусть все разом вытянут руки, — приказал Напролоум и едва подавил панический вопль — вокруг его щиколотки сомкнулась ладонь, похожая на теплую кожаную перчатку.
Он услышал удовлетворенное “у-ук”, которым говорящему удалось выразить облегчение и просто-напросто радость от прикосновения к собрату-человеку или, в данном случае, антропоиду.
Что-то чиркнуло, и вспыхнул благословенный свет — это один из волшебников на другом конце зала раскуривал сигарету.
— Кто это сделал?
— Простите, аркканцлер, сила привычки.
— Да курите вы сколько хотите.
— Спасибо, аркканцлер.
— По-моему, я вижу очертания двери, — сообщил чей-то голос.
— Матушка?
— Да, я определенно вижу…
— Эск?
— Я здесь, матушка.
— А мне можно курить, господин?
— Мальчик с тобой?
— Да.
— У-ук.
— Я тут.
— Что происходит?
— Все замолчите!
Обычный свет, медлительный и не раздражающий глаза, осторожно вернулся в библиотеку.
Эск поднялась и села, задев при этом посох, который покатился под стол. Она почувствовала, как что-то сползает ей на нос, и подняла руку.
— Минуточку! — Матушка бросилась вперед, схватила девочку за плечи и вгляделась в ее глаза. Спустя некоторое время она облегченно вздохнула и, поцеловав Эск, сказала:
— Добро пожаловать назад.
Эск, потянувшись рукой к голове, нащупала что-то твердое и сняла его, чтобы рассмотреть.
Это была остроконечная шляпа, чуть меньше, чем у матушки, и на ее ярко-синей тулье было нарисовано несколько серебряных звезд.
— Шляпа волшебника? — удивленно спросила Эск.
Напролоум выступил вперед.
— Э-э, да, — он прочистил горло. — Видишь ли, мы подумали.., нам показалось.., во всяком случае, когда мы рассмотрели этот вопрос…
— Ты — волшебник, — просто сказала матушка. — Аркканцлер изменил закон. Оказалось, это не так уж трудно сделать.
— Где-то здесь был посох, — заметил Напролоум. — Я видел, как он упал.., о-о.
Он выпрямился, держа посох в руках, и Продемонстрировал его матушке.
— Мне казалось, на нем была резьба. А это похоже на простую палку.
И правда, посох выглядел столь же величественно и могущественно, как самое обычное полено.
Эск вертела в руках шляпу, как человек, который, развернув яркую упаковку, обнаружил внутри соль для ванны.
— Красивая, — неуверенно произнесла она.
— Это все, что ты можешь сказать? — спросила матушка.
— И остроконечная такая…
Почему-то Эск-волшебник не ощущала в себе никаких перемен по сравнению с Эск-неволшебником.
Саймон нагнулся к ней.
— Тебе нужно побыть волшебником, — сказал он. — Тогда ты сможешь шагнуть за пределы магии. Ты сама это говорила.
Они взглянули друг другу в глаза и улыбнулись.
Матушка уставилась на аркканцлера. Тот пожал плечами:
— Понятия не имею. А куда подевалось твое заикание, парень?
— Похоже, прошло, господин Напролоум, — бодро отозвался Саймон. — Должно быть, я где-то его оставил.
Река все еще бурлила и вздувалась, но, по крайней мере, она снова стала похожа на реку.
Стояла необычная для поздней осени жара, и над Анк-Морпорком от тысяч вывешенных на просушку ковров и одеял поднимался пар. Улицы были покрыты илом. Наводнение в целом послужило сдвигом в лучшую сторону — внушительную городскую коллекцию дохлых собак смыло в море.