– А лютик и впрямь пора собирать. Нужный корешок. Во многих волховальных делах цены ему нет. Вот День Рожаниц отпразднуем, Купалу с Ярилою утопим, Осенины проводим и пойдем-себе. Что молчишь? Слышишь меня, или нет? А ну-ка скажи мне, как варить…
3
К рассвету Бобровая Лужа была уже позади. Шел Облакогонитель напрямик даже и по гиблым местам, шел сторожко: не провалиться бы в какую трясину. Откладывать дела на потом обыкновения он не имел, время для тайных разговоров наиподходящее, самый разгар охоты с перевесами, глаз досужих нет, нет и длинных ушей.
Птица тянула на юг стаями преогромными, было ее в этом году без счету. Все селища, выселки и деревушки стояли пусты, даже в самом Серпейском граде кроме сторожи никого не осталось, ушли на лов, а сторожа – ее дело такое, мало ли что, птицу на ее долю и роды наловят. Где какому роду-племени вешать свои перевесы оговорено было заранее и условлено, и поставлены в нужных местах заметные знаки. Так что ежели кому надо для какого дела кого отыскать, сыщешь без труда, держи лишь глаза раскрытыми и на ходу не спи.
Начинать следовало с Бажана, потому и держал путь Бобич к дальним озерам, потому и вышел ни свет, ни заря. А начинать с него следовало вовсе не потому, что стал он со смерти Радимира старого вечевым старцем. Дело закручивалось похитрей.
Во время оно, когда был Бажан молодым, жена его, что ни год, рожала девочку. И дары Бажан Рожаницам подносил, и жену любимую, бывало, принимался поколачивать, ничто не помогало. Взял за себя еще одну жену, и с нею та же история. А уж когда состарился, поседел, когда на женщин и смотреть-то почти перестал и вовсе отчаялся, родила вдруг старая любимая жена сына, и в том долгожданном сыне он, Бажан, не чает души. Конечно, с одной стороны, он вечевой старец и хранитель заветов, но с другой-то, с другой…
По родовому закону в восприемниках у него числился младший брат Дружина. Сам Бажан суровенек, натерпелся от него Дружина всякого за долгую жизнь. Вот и следовало подбросить вечевому в голову коварную мыслишку: а ну-как примется младший братец, буде перейдет к нему родовая власть, вымещать зло на несчастной горькой сиротинушке Божедаре, сыночке Бажановом единственном. А предлог для встречи есть прекрасный и самонужный, пришел Облакогонитель к старцу вечевому, сам пришел, не чинясь, дабы быть им заодно в великом и важном деле проводов Осенин. Чтобы День Рожаниц ни в коем бы разе соборно не праздновать, Велесу тяжкой обиды не наносить. Приказать это надо настрого, чтобы не как о прошлом годе, кто-то послушался, а кто-то и нет. Пусть тот день бабы сами празднуют, благо есть у них тайные обряды в обычае.
Меж дерев проблеснуло синевою. Вот и озеро. Осторожненько, чтобы шуму какого не поднять, да нечаянно в воду не плюхнуться, Бобич спустился к воде. Вода в озере была неподвижная, темная и холодная даже на вид. Вплотную к воде приступали огромные сосны, от тени тех сосен она казалась еще темней. Птицы на озере было великое множество, а где же ловцы? Бобич вгляделся.
Да, ловцы были тут, на озере, опытные ловцы, и работали они отменно. Молодые парни с подростками потихоньку отжимали птицу со всего озера в узкий его конец, к протоке, где угадывался между теми высоченными соснами просвет.
Времени, как прикинул Бобич, было предостаточно. Пока не отожмут Бажановы загонщики птицу вон до того островка, на крыло ее ставить не будут, иначе наберет высоту над озером, и поминай ее, как звали. Ну а от островка деваться ей будет некуда, назад стае не развернуться, вбок сосны не пустят, путь у нее один, над протокой, и тот путь, дело ясное, перевешен сетями. Матерая птица, может, еще и уйдет, а уж молодняку быть в сетях непременно. Вот тогда и начнется у Бажановых самая работа, и пока та работа не наладится, как ей следует идти, Бажан с ним, с Бобичем разговаривать не станет. Охота с перевесами есть дело такое, это не для брюхо набить уткою с яблоками или гусем с кашей, это для наиважного зимнего припаса.
Сам Бажан был, надо думать, у перевесов. Бобич выбрался наверх и зашагал в обход озера к протоке, по въевшейся в плоть и кровь скверной привычке ушаривая взглядом в кустах рыжую лисью шкуру.
Оно конечно, проклятая ведьма никак о его замыслах знать не могла, тем более, что все нужные заклятия были им загодя произнесены и жертвы принесены всем, кому полагалось. Но не шел никак из ума этот самый Род вселенский единительный. Он, Бобич дело понимал так, что у небожителей тоже не все меж собою шло гладко. Одни боги слабели и хирели, другие силы набирали могучие. Взять ту же Макошь… ладно, ладно, пусть Мокошь. Конечно, она матерь божия, воды и жизни, и все такое, но что с того? В семье ведь как, пока детки маленькие – одно, а вырастут, извини-подвинься, пора сыночку старшему дела вершить. И сейчас пришло время Перуново, потому как встреч силы не попрешь: молнией тя по башке – и всего делов. А уж коли ты человечишко, коли не можешь жить своим лишь вольным самомышлением, коли вынужден ты лебезить и прислуживаться, так уж, по крайней мере, наисильному. И на небе, и на земле. Что до лис, то лис вокруг и без оборотней хватает, но это все с одной стороны, а с другой… с другой навстречу шла Потвора.