Перепуганный Буслай запихал корень в рот целиком и, давясь мерзкой пеною, принялся перемалывать его крепкими зубами.
– Да уж, воистину знаток душ человеческих, – ворчала Потвора, с удивительной скоростью растирая снадобье в ступке.
– Я же говорю – провидец, – вторила Леля, понемногу подливая бабушке из котла горячей закипи. А Потвора, взглянувши на гридю пронзительно, допытывалась:
– Ну, мудрая головушка, чего откушать изволил в Серпейском граде у верных княжьих слуг? Рассказывай.
– Ничего не ел, говорю вам, – невнятно пробормотал вконец затравленный Буслай. Тошнотворная пена забила ему весь рот, лезла в нос, стекала по усам, капала на колени. – А ели мы с Малушей по дороге из одного мешка хлеб с луком и копченую гусятину.
– Ну, может, зелена вина или медку чарочку изволил выкушать?
– Не пил! – выкрикнул Буслай.
– Квас он пил, – сказала вдруг Малуша. – Квас. Взял жбан и напился, я сама принесла.
Потвора бросила ступку, подскочила к Малуше.
– Какой квас? Откуда принесла?
– Поесть готовили дружине. Для после бани, – сказала ошеломленная Малуша.
– Князь тот квас пил? – закричала Потвора страшным голосом. Вконец перепуганная Малуша прошептала еле слышно:
– При мне не пил, а после – не знаю.
– Ну, вот тебе и ответ, витязь, кто в понизовье желает княжеской смерти. Да напои ты его зельем, остыло уже, – сказала она Леле и снова повернулась к Буслаю. – Сладко?.. Вот и пей мелкими глотками, пока во рту кисло не станет. А как станет ту кислость нельзя терпеть – вознеси хвалу Чуру Оберегателю, счастлив твой домовой, в сорочке ты родился.
– Готово, баба, – сказала Леля. – Кринку с противоядием я воском запечатала, не прольется. Побежала я?
– В сапогах-скороходах. Так тебя в град и пустили среди ночи. Они и утром-то ворота не откроют.
Буслай, пошатываясь, поднялся на ноги.
– Вместе пойдем. Пусть попробуют не впустить. Не бойся, девка, прорвемся, а там я из этого самого Радимира-воеводы все его кишки по одной вытяну и на палку намотаю.
– Да ты что? – заорала Малуша с отчаянностью. – Что это вы все? Рехнулись вы тут, или как?.. Ой, мамочки, батя же сам еще вперед Буслая этого квасу чуть ли не полжбана выпил, спасите-помогите!
– Это верно, – озадачился Буслай.
– Ой, да я ж знаю, чьих это рук дело, это он, он, старикашка противный, прилипала и ложный волхв, недаром он тайно в град пробирался!
– Бобич! – ахнула Потвора.
– Ой-ой, – выла Малуша, – отец теперь помирает, князь со товарищи помирают, и некому дать им корешков пожевать…
– Может, через подземный ход? – спросила Леля.
– Не найдешь в темноте, – возразила Потвора. – Да и закрыт он в веже изнутри, нет, идти тебе, внучка, через стену или в ворота.
– Нам, – сказал упрямый Буслай. – Я тоже пойду.
Потвора согласно кивнула головой.
– Противоядия напился?
– Аж в горле плещется.
– Тогда, молодец, нападет на тебя вскорости понос. Ну да ладно, справишься как-нибудь.
– А я? – спросила Малуша, глядя во все глаза на Лелю с Буслаем. – Что делать-то, батюшки-светы?
– А ты беги немедля в Темницкое. Скажешь от меня Дедяте, чтобы шел со своими мужиками ко мне сюда оружно, с топорами, щитами и боевыми луками. Что стоишь? Живо, живо.
Малушу будто ветром сдуло.
– Ну, внучка, вот и настал твой великий день, – сказала Потвора тихо. – Иди. Спасай Брячеслава-княжича. Отпои его от отравы и отворяй подземный ход. А я Дедяту с темницкими приведу в овраг прямо к ходу тому подземному. Благословляю тебя на великий подвиг. Дело твое труднее нашего, тогдашнего. Нас трое было, а ты одна.
– Нас двое, – сказал упрямый Буслай.
Потвора поглядела на него без улыбки и снова кивнула головой.
– Помоги вам Великий Род в отчаянном вашем деле. Поклонитесь ему.
Леля низко склонилась перед могучим столбом, на котором держалась островерхая крыша ведьминого жилья, и Буслай тоже отдал поясной поклон, дивясь в душе: с чего бы это так низко склоняются ведьмы перед этой от пламени со всех сторон глиной обмазанной закопченной деревяшкой.
9
Ослябя сложил мертвецов рядком во внутреннем градском дворике под Перуновым дубом и, сей великий труд свершивши, встал рядом под самым ярким факелом, гордо встал, заносчиво, будто бы вся эта орава лично им, удальцом, укокошена и в лапшу покрошена, собственной его могучею десницей.
Воевода согнал к дубу всех. Градские, отчаявшись выспаться суматошною этой ночью, толпились вокруг, зевали, чесали в затылках и подталкивали друг друга локтями. Находников, однако же, так никто и не опознал.