- Потише, дочь моя. Не гоже женщине так громко говорить на улице.
- Простите, отец Арсений, – мгновенно притихла девушка. – Но когда же приведут ведьму?
- Сейчас ей дают последнюю возможность отказаться от ереси и замолить свои грехи. Быть может, если она сделает это, Бог будет милосерден к ней, и она не попадёт в ад.
- Отец Арсений, – вмешалась Вероника, – а разве не адские муки ей придётся пережить сейчас на костре?
- Дочь моя, ты недооцениваешь ад. Перечитай его описание в своём учебнике, и ты поймёшь, что пережитое ею на костре не может сравниться с тем, что ей придётся пережить, если она не раскаится.
- Но... Разве умирая на костре, она не очистит свою душу?..
- Нет, Вероника. Очистить душу надо самостоятельно. Церковь даёт ей такую возможность. Заметь, её не отлучили от церкви, хотя могли, и тогда её душе уже небыло бы на что рассчитывать, кроме огненной пропасти. Но сделать выбор должна она сама и я очень надеюсь, что она сделает правильный. Тогда, может быть, после Божьего суда она не окажется горящей в аду, – монах перекрестился и стал шептать молитву.
- Но какой тогда смысл?.. Отец Арсений, какой смысл сжигать её, если душа её не очистится? Ведь в учебнике написано, что сожжение всегда было предназначено для очищения от скверны...
- Очищение тела, дочь моя, – с еле заметной резкостью заметил монах и добавил снова спокойно. – Сочувствие это добродетель, но к ведьме его не должно быть. Она предала церковь и делала плохое людям. Она продала свою душу Дьяволу и если она не вернётся к Богу, она отправится к тому, кому уже долгие годы служила. Вряд ли тут уместно сочувствие.
- Смотрите, отец Арсений, её ведут! – воскликнул Адам.
Глаза Вероники расширились. Скованная путами, в грубой порванной мешковине шла женщина, отказавшаяся ей гадать.
- Ада...
«Неужели её сожгут?! Я не хочу видеть её смерть! Это зверство! Может она чуть-чуть не в себе, но это!..» – непонятно почему, Вероника чувствовала, что эта высокая сухая женщина не способна на те гадости, о которых рассказывал Адам и столько говорили в школе.
- Что ты сказала, дочь моя? – удивился отец Арсений.
- Ничего, отче, – девушка прикусила язык. – Просто... – она судорожно думала (разве не предупреждала её ведьма не говорить об их знакомстве?) – Просто, она кажется такой... спокойной... Разве она не боится мук ада?
- Внешность обманчива, она может задумывать какие-то козни. А, может, она покаялась, и ей отпустили грехи, тогда сейчас об этом скажут. Конечно, грехи её слишком велики и тяжелы... – монах снова сжал свой, висящий на шее, крест и зашептал молитву.
«Разве нам судить о тяжести греха?.. – задумалась Вероника, вспоминая главу, которую их заставляли учить на память в первом классе: «Не грешникам судить о тяжести их грехов» и «Не суди, и не судим будешь». – Но разве отец Арсений не осуждает эту женщину сейчас? Разве суд не судил её? Разве все они совершенно безгрешны? Кто дал им право решать, кому жить, а кто заслуживает смерти?! Кто давал им право решать без кого на свете станет лучше?! Кто дал это право папе, Адаму, Агнессе, отцу Арсению? Он хоть и священник, но он же такой же человек! И в Ведёмском суде такие же люди! «Напуганные женской силой и неподчинением!» – девушка не успела сдержать последние еретические мысли. Они будто были не её. Они проносились в её голове, но произносила их не Вероника. Не её мозг был их источником, они пришли от кого-то и ужаснули девушку. Она сурово бранила себя за такую слабость: понятно же, все еретические мысли навеяны этой казнью, её нежеланием видеть справедливость в этом мудром и, безусловно, правильном решении суда.
В женщину бросали камни, но разве она не обещала проклясть их с Агнессой? Разве это не доказывает, что она заслужила такую участь? Но когда женщину подвели и они с Вероникой оказались так близко, как тогда возле трактира, ведьма перевела на девушку полный боли взгляд, и у той выпал камень из рук, а по щекам покатились слёзы. Она вспомнила странную, но уютную комнату на верхнем этаже трактира, все интересные безделушки, придававшие ей тот неповторимый шарм и таинственность, пушистого чёрного кота, ласково мурлычущего на кушетке. Кто теперь за ним присмотрит?.. Вспомнила выражение лица гадалки, её испуг и слова, тепло руки на шее... Девушке вдруг так захотелось выбежать и крикнуть, сказать им всем, что Ада не виновна, что она не может быть виновной! Но она сдержалась, именно потому, что помнила слова ведьмы. С трудом сдержала всхлипывание, когда камень Адама разбил женщине лоб (брат заметил реакцию девушки и их долгий молчаливый разговор с осуждённой).