Ланда поднялась, осмотрела поваленный лес, увидев обломанную ветку ели, побежала, взяла ее и подтащила к Вириди. Сняв с себя легкий тулуп, бросила на ветку, кое-как с трудом смогла перетащить на нее бесчувственную ведьмочку.
Не счесть сколько раз Ланда падала от бессилия, немного передохнув, вставала и опять тянула непосильную ношу. Слезы и пот застилали глаза, но она упорно тянула ветку ели, содрав до крови кожу на своих ладонях.
Лес страшил своей переменой, поваленными корнями деревьев, уханьем болота разносящемся по всему застывшему в тишине лесу. Он словно отдыхал после разгула стихии, ворвавшегося в его владения.
Как Ланда вышла к избе ведьмы, сама не поняла, из последних сил она подтянула ношу к крыльцу. Подхватив Вириди подмышки, на полусогнутых трясущихся от усталости ногах, переступила ступени, внесла ведьму в дом. Дотащив ее до кровати, вскрикнула от увиденной картины, слезы заструились по щекам. – Ох, ты ж подруженька. Ланда завыла, осторожно собрала пух из разодранной подушки, положила в сторонку. Сбросила с кровати, окровавленные простынь и одеяло. Увидев в углу разбросанные вещи, подбежала, схватила их, разложила на постели. Подхватив вновь Вириди за подмышки, с трудом затащила ее на кровать. Побежала к крыльцу, схватила свой тулуп, вновь вернулась в дом, укрыла посиневшее тело подруги. – Потерпи, моя хорошая…сейчас печь растоплю, согреешься.
Пять дней Ланда, суетилась, выхаживая полуживую ведьмочку, натирала ее мазями, отпаивала отварами. Много крови потеряла Вириди, холод, проникший не только в тело, но и в душу не хотел отступать. На третий день, когда руки повитухи опустились от осознания того, что она уже ничем не сможет помочь, разбив окно, в избу влетел черный ворон. Подлетев к ведьме, он опустился у ее изголовья, положил голову на ее плечо и исчез..
Ланда прикрыла рот ладошкой, закрывая рвущейся крик, слезы в который раз заструились по щекам. Сердце жгло от осознания, что сейчас на ее глазах фамильяр отдал свою жизнь за спасенье своей ведьмы. «Не должна его смерть быть бесполезной. Вытащу я тебя, подруга, с того света. Мы вместе вытащим». Ланда вновь бросилась перебирать банки с мазями, травы…
Вириди открыла глаза, обвела потухшим взглядом потолок своей избы, облизнула потрескавшиеся губы, повернула голову. Уголки губ чуть дернулись, от вида повитухи перетирающей что-то в ступе. – Ланда. Свой голос она совершенно не узнала, он больше напоминал скрип телеги.
Повитуха подняла голову, слезы в который раз заструились по ее щекам, только теперь они были полны радости и счастья, от того, что ей все-таки удалось спасти подругу. Таких добрых и искренних ведьмочек как Вириди, она не встречала еще на своем жизненном пути.
– Вириди.
Ланда встала, подошла к кровати, прошлась ласково по черным волосам девушки. – Наконец ты очнулась. Я уж думала, что уйдешь за грань… пять дней в бреду металась по постели.
Грудь Вириди поднялась от тяжкого вздоха.
– Пить хочется.
– Я сейчас.
Ланда бросилась к печке, на еще неостывших кругах стоял чугунок с запаренными травами. Зачерпнув кружкой отвара, повитуха поспешила к ведьмочке, придержала, пока та отпила немного.
– Вот и ладненько, отлежишься, придешь немного в себя и дальше заживешь. Только не пойму как же ты ребеночка потеряла, ведь совершенно здоровая была?
Вириди едва смогла разомкнуть стиснувший челюсти спазм. – Убил Ир Сальский свою дочь, опоил вином, в котором слизь Кувы была…не распознала…заговор на имя был сделан. Дочь потеряла, фамильяра, буду одна век доживать. Буду ходить на могилу своей доченьки, прощения вымаливать за свою глупость…матерью мне больше не быть, выжгла черная слизь у меня все внутри.
Ланда прикрыла рот ладошкой, боясь своего крика. – Горюшко-то, какое. Но как он узнал, что ты беременна?
– Не знаю. Да и не имеет это, теперь никакого значения, навсегда закрыла ему путь в Ведьмин лес. Пусть только попробуют сунуться в него.
– Никак прокляла?
– Они сами себя прокляли – душегубы. Закляла я лес. Ни один мужчина в него не войдет, не потревожат нас доченькой своим присутствием.
Девушки долго молчали, каждый думая о своем.
Первой вырвалась из оцепенения Ланда, встала, покормила Вириди и отправилась домой. Муж и дети наверно все глаза проглядели, смотря на лес. Страшно подумать, что было с Партером, когда он вошел в Ведьмин лес, а что он отправился за ней и к бабке ходить гадать не надо. – Пойду я подруга. Дети и муж брошены уже как пять дней. Не знают, что и думать.
Ведьмочка посмотрела вслед уходящей подруге, но ничего не ответила. Не могла она сказать, той, что пять дней сидела, у ее кровати, вытаскивала из оков смерти, что сама Вириди все это время не хотела жить.
*****
Молодой лорд Ир Сальский стоя у зеркала придирчиво осмотрел себя, поправив фрак, развернулся, вышел из своих покоев. Прошла неделя после того как он покинул избу ведьмочки. За эти дни беспокойство иногда подкрадывалось к нему, но он быстро гнал прочь тревогу. «Что может случиться с ведьмой? Лишится ребенка и опять заживет как прежде. А уж он больше не допустит, чтобы ведьма беременела от него. Надо было так проколоться. Если б не отец, вся будущая жизнь могла пойти под откос».
Ловко запрыгнув на коня, Дарин выехал за ворота замка. Первый снег укутал землю белым покрывалом, легкий морозец щипал щеки и нос. Поежившись, молодой лорд пришпорив Норда, направил его в сторону леса.
Оказавшись у леса, Дарин спрыгнул с коня, нахмурил брови. На протоптанной за эти месяцы тропинке, его встретили выкорчеванные корни деревьев. Окинув взволнованным взглядом лес, он попятился, сосны, ели, березы каждая высохшая травинка, излучали магию смерти. Они давили его разум своим безмолвием, не давая сделать шаг в лес. Дарин взмахнул рукой, сделал над ладонью магический огонь, запустил его в лес. Огонь ворвался в тишину леса, вспыхнул и погас.
Сердце пустилось вскачь от осознания, что он не увидит Вириди. Ведьмочка обо всем догадалась, а ведь он так тщательно убрал за собой следы своего пусть не очень хорошего поступка. Злость разгорелась внутри. «Она не посмеет запретить мне войти в собственный лес! Не посмеет отказать мне в близости!»
– Вириди, – прорычал молодой лорд. – Вириди! Закричал он рассерженно и ринулся в бурелом.
До самой темноты Дарин бродил по безмолвному лесу, злость на ведьму давно отступила, уступив место усталости и отчаянью. В который раз он возвращался к одному и тому же месту, сначала было удивление, потом страх гнал его вглубь леса. Отбросив в очередной раз лапу ели, он встречался с мертвыми корнями деревьев.
Уставший, ободранный, опустошенный он вышел из леса, упал на покрытую снегом землю, не веря, что ему удалось вырваться из ведьминого круга. Полежав немного, он встал, бросил с ухмылкой взгляд на черноту леса.
– Думаешь, сильная…посмотрим, что ты заговоришь, когда ведьмина сила с леса спадет? А я подожду, куда мне торопиться. Вскочив на уставшего коня, Дарин направил его в сторону своего замка.
Глава 5. Конар
Конар отхлебнул немного воды из кожаной фляжки, нахмурив брови, напряженно всматривался вдаль. Караунский конь по кличке Призрак, выражая свое недовольство, фыркнул, переставил от нетерпения ногами.
Ведьмак похлопал коня по крупу, приговаривая.
– Тихо...тихо Призрак подожди немного, осталось совсем чуть-чуть и ты сможешь не только напиться, но и искупаться.
Конь, словно осознав, о чем говорит хозяин, пустился рысью. Цокот его копыт по твердой рассохшейся земле разносился глухо и монотонно.
Глаз не радовала безжизненная высохшая степь, тянувшаяся намного миль вперед. Осень не самое лучшее время для передвижений, а если учесть, что она еще затяжная и дождливая, то совсем дела плохи. Ни тебе костер развести, чтобы согреться, ни тебе поспать в тепле и сухости.
Три месяца провел Конар в Змеиной пустоши. Три месяца скитаний под палящим солнцем, жара была неимоверная, и что самое интересное, наступила она мгновенно. В первый день, когда они с Призраком прибыли в Змеиную пустошь, шел мелкий противный дождь. Небо было серым и гнетущим, зависнув тяжестью над головой, изливало на них свою изморось. А на второй день, степь накрыла жара, да такая, что пришлось снять с себя все вещи, напитавшиеся вчерашней влагой. Под лучами дневного светила он сгорел изрядно, кожа слезала белыми пластами, словно со змеи в момент линьки. Вроде не мальчишка уже, лет уже больше трех десятков миновало и ведь надо ж, было так оплошаться. Пришлось создавать себе самодельный шалаш и лежать в нем пять лун. После того, как кожа зажила, он уже был осторожен, снимал рубашку и брюки только в утренние и вечерние часы, но и этого хватило, чтобы тело покрыл ровный загар напоминающий чем-то шоколад. Волосы на голове отрасли до пояса, он их собирал в пучок и заплетал в тугую косу, чтобы не мешали. Борода тоже изрядно отросла, не мешало б привести ее в порядок. Мысли о горячей ванне и сытой еде раззадорили желание быстрей покинуть надоевшие места, кишащие змеями.