Подбежав к полкам, она быстро пробежала глазами по висевшим травам, нашла то, что хотела, подбежала к столу, взяла железную миску, оторвала щепотку сон-травы, бросила в миску, подожгла, нашептав слова сна. Трава быстро вспыхнула, прогорела, оставляя после себя легкий дымок. Вириди подхватив миску, поставила ее у лица ведьмака, подождала немного. Всего-то надо пару вдохов сделать, чтобы забыться крепким сном.
Теперь нужно было снять кожанку с лежащего в беспамятстве мужчины, это оказалось делом нелегким.
Вириди кряхтела, ругалась, молилась, пока снимала с могучих плеч тяжелую кожанку. Вытерев пот со лба, она подхватила куртку и вынесла ее на крыльцо. Вернулась, осмотрела лавки и стол, увидев то, что ей нужно, подошла, подхватила большую железную миску, вылила с чугунка еще теплую воду. Поставив миску на стол, вернулась к ведьмаку, безучастно посмотрела на разодранную рубашку и решила ее не снимать, а порвать. «Будет время – заштопаю, а нет – так пускай в рванной уезжает». Надрезав ножом верхний и нижний край рубашки, отбросила половинки в стороны и замерла, смотря на красно-бордовый рубец с желто-зеленым глубоким нагноением. Рубец проходил практически через всю широкую мускулистую спину, в некоторых местах успел затянуться и подсохнуть. Видно было, что ведьмак лечил себя самостоятельно, но промыть и вычистить рану от грязи не мог. Чувствовал, что умирает, на последних силах вошел в дом.
Вириди прошла к сундуку, стоявшему у двери, откинула крышку, порылась, вытащила сорочку из тончайшего шелка, которую надевала в день инициации. Надевать она ее уже никуда не будет, а тонким нежным шелком как раз можно бережно рану обмыть, а с другой стороны, не было в сундуке новых чистых вещей. Давно она не покупала себе обнов, да и денег на них не было.
Она захлопнула крышку сундука, разорвав сорочку на две половинки, подбежала к столу. Взяв миску, поставила ее возле кровати. Метнулась к полке, взяла баночку с толченым корнем дарки, высыпала в миску, перемешала, намочив тряпицу, немного отжала ее и стала бережно обтирать тело вокруг раны. Еще два раза она меняла воду вымывала рану, подхватив со стола вторую чистую половину сорочки, вытерла спину насухо.
– Так, а теперь ведьмак – терпи.
Вириди подошла к полке, взяла банку с лунными медузами. Столько лет прошло, а с ними ничего не случилось, выглядят, словно несколько часов назад она ворожила над ними.
Вернувшись к ведьмаку, постояла, сосредоточиваясь, быстро стала вытаскивать скользкую мягкую субстанцию, раскладывая ее по всей ране на спине. Медузы, словно живые, зашевелились, растеклись, впустили свои щупальца в кроваво-бордовое воспаленное месиво.
Ведьмак заорал, выгнулся, пытаясь дотянуться руками до спины, которую сейчас пронзали сотни игл боли. Ведьмочка стояла на стороже, пошевелила сон-траву в миске, та вновь задымилась, этого вполне хватило для сна больного. И хотя траву для сна нельзя использовать в таком количестве, но другого выхода не было.
Незнакомца Вириди пока оставила в покое, нужно было что-то делать с его конем. Выйдя на крыльцо, она замерла в нерешительности.
– И как скажи на милость, мне к тебе подойти, ты ж меня одним своим дыханием с ног собьешь.
Конь, смотревший на нее своим черным глазом, словно понял, о чем она говорит, фыркнул пренебрежительно и мотнул своей головой
– Фыркай не фыркай, хозяин твой неизвестно, сколько в беспамятстве проваляется. Ночь уже почти на дворе, давай я тебя под навес заведу, чистой водою напою, сена свежего дам, Ланда для своего коня навезла, так я немного возьму, она не обидется…
Вириди идя к колодцу за водой, разговаривала сама с собой больше для того, чтобы хоть немного успокоить внутренний страх. Уж очень, огромным и страшным был конь незнакомца. Перегибаясь под тяжестью ведра, она пересекла двор, зайдя под навес, вылила воду в кадку и вздрогнула, почувствовав на спине горячее дыхание.
Конь, не обращая на нее внимания, ткнулся мордой в ведро, стал жадно пить воду.
– Вот и ладненько, ты пока водицы попей, а я попробую седло с тебя снять. Вириди отвязала седельные сумки, повесила их на вбитый в балку крюк навеса. Вернулась, подтянула стремена, после отсоединила подпругу от корпуса. Отстегнула ремешки под крылом седла, перевернула ведро, в котором несла воду, встала на него подсунула руку под седло, немного приподняла его и тихонько потянула на себя, под тяжестью чуть не упала вместе с ним. Обругав всех живущих на свете мужчин и заодно здоровенных коней, у которых седла весят почти как она сама. Сходила в сарай набрала охапку сена, принесла коню. Вздохнув от усталости, вытерла насухо круп коня и отправилась в дом.
Первичный страх при виде молодого мужчины уступил место злости, которая постепенно стала застилать глаза. Ненависть на всех мужчин кипела внутри худенького, словно у девочки тела. Зайдя в дом Вириди, бросила хмурый взгляд на кровать. – Боров, всю мою кровать занял, а я где, по-твоему, спать буду? Да еще вонь от тебя идет такая, что дышать скоро нечем в избе будет.
Подойдя к кровати, она со злобой стянула с ведьмака остатки рубашки. Подсунув руки под его торс, кусая губы от неприязни, расстегнула ремень, пыхтя и ругаясь, стянула с него кожаные брюки, которые смогла дотянуть до кожаных сапог.
– О, Богиня Ирида, скажи, за что мне такое мученье?! То конь – страшнее исчадья низшего мира, то этот боров – тяжелее меня в пять раз. И откуда скажи, они только навязались на мою голову? Жила себе спокойно…нет, пожаловали… лечи, корми, раздевай…
Встав, Вириди вытерла со лба пот, схватилась за сапог, потянула на себя, затем стянула второй сапог с ног ведьмака. Когда она их сняла, подумала, лучше б не снимала. Самокрутки на ногах ведьмака воняли так, что слезились глаза, а нос хотелось закрыть и не дышать. Схватив сапоги, бегом пробежала по доскам пола, открыла входную дверь и выкинула их во двор. Вернувшись, переборов себя, стянула с ведьмака брюки, исподники решила оставить, но вид у них был не очень опрятный, да еще они были пропитаны кровью. Пришлось ей возиться и с исподниками. «Лучше пускай голый спит, чем мне всю кровать измажет». Бросив безразличный взгляд на обнаженное мужское тело, подхватила грязную одежду и проделала с ней, то же самое, что и сапогами.
– Да что б тебя…провонял мне всю избу.
Схватив таз, поставила его возле кровати, взяв ковш, наносила из кадки воды. Схватив тряпицу, остановилась, вспомнила примету, «Обмыть ноги у мужчины, значит, связать с ним свою судьбу». Отмахнувшись от промелькнувшей мысли, хмыкнула. «А чего мне переживать – ведьмы замуж не выходят. Свою судьбу я уже знаю, а приметы они – для обычного люда». Вириди бросилась намывать ноги ведьмака, с каким-то остервенением. Сначала обычной водой, потом с добавлением душистой травы. Вытерев насухо стопы, втерла немного мятной мази.
Вытерев рукой свой лоб, подошла к печи, встала на лавку, подхватила с лежака легкое тонкое одеяло из маленьких лоскутков ткани, бросила на нижнюю часть тела незнакомца.
Взяв тазик, выбежала из избы, собрала разбросанные вещи, перебежала двор, кинула их возле бани. «Завтра протоплю баню, перестираю, как раз к тому времени как ведьмаку в путь собираться все и высохнет».
Идя от бани, заглянула в стойло, проверила коня, насыпала ему немного овса. – Ешь коняга, набирайся сил, пока твой хозяин с болезнью борется. Ты не бойся, чует мое сердце, поправится он. У меня-то, понимаешь, кроме чутья ничего и не осталось.
Вириди зевнула, погладила бок коня и отправилась в избу. Чувствовала она себя уставшей и разбитой. Присев на табурет, хмуро посматривала на кровать, которую сейчас занимал незнакомец. – Одеяло мне из-под тебя не вытащить, на печку лезть не хочется, завтра все бока будут болеть, придется тебе подвинуться, не на полу ж мне спать.
Перед тем как загасить свечу, Вириди приложила руку ко лбу мужчины.
– Хм, горячий, дыхание хоть и тяжелое, но это нормально когда в теле жар. Осмотрела еще раз внимательно его спину.