— Не надо никуда ехать! Пусть отдадут то, что взяли, и дело замнем.
— Я польщен вашим благородством, Ефрем Львович, но существует процедура дознания и следствия…
Не дослушав Полуярова, Белоцерковский сделал красноречивый жест, и охранники тут же окружили оперов. Из-за угла дома вышли еще два телохранителя, каждый из которых с трудом удерживал клокочущих от ярости псов. Лейтенант и два местных милиционера, наблюдающие за препирательством со стороны и в разборку не вмешивающиеся, зашагали к воротам.
— Последний раз прошу вас вернуть похищенное. Иначе… — Белоцерковский недоговорил.
— Пусть будет иначе, — косясь на азиатских овчарок и выступая вперед, решил сказать последнее слово Фочкин.
Белоцерковский тяжело вздохнул:
— Ну что ж, по-хорошему договориться не получится. Вы сами этого хотели, полковник.
Пантелеич, до сего момента висевший на руке Катышева и не проронивший ни слова, вдруг встрепенулся и запел:
— Гоп со смыком — это буду я! Воровство — профессия моя!
Дюжий лопоухий охранник легко оторвал старика от Катышева и отшвырнул в сторону. Фочкин первым полез на рожон, и через секунду у ног Полуярова корчился от боли один из неприятелей. Другой, совершив дугообразный полет, пропахал подбородком рыхлую землю на клумбе. Но схватки с противниками, имеющими тройное превосходство в численности, не получилось. Хотя Катышев и Золотарев продолжали оказывать сопротивление, но Полуярова уже с двух сторон держали за руки. Лишь Фочкин, изрыгая матюги, одного за другим продолжал укладывать охранников в клумбы. Но и ему пришлось угомониться, когда рядом оказались два огромных пса.
Битва была полностью проиграна, и четверо оперов, скованные наручниками, стояли около стены дома, дожидаясь начала обыска. Лишь старый медвежатник, ударившись головой о фундамент, тихо лежал на земле.
Но команда Белоцерковского успела обыскать лишь Фочкина и Золотарева, когда раздался скрежет протараненных ворот и по дорожкам, выложенным из облицовочного камня, застучали шаги десятков ботинок. Не дожидаясь персональных приглашений, все как один охранники бесцеремонно укладывались на землю. Конфликтовать с парнями в масках и с автоматами в руках никто не собирался. Даже азиатские псы, глядя на распластавшихся поводырей, только скулили.
Невзирая на все происходящее, начальника отряда ОМОН полковника Журбина, казалось, интересовал только один вопрос: хватит ли места всем задержанным в микроавтобусе. Как ни в чем не бывало, он поздоровался с Полуяровым, самолично снял с него наручники и, обнадеженный коллегой, что в Москву придется везти лишь одного человека, самодовольно оглядел своих ребят. Те не нашли ничего подходящего, как заняться перекуром.
Полуяров, с интересом перелистывая бумаги в папке, которую вручил ему Катышев, подошел к Белоцерковскому:
— Вы, конечно, станете требовать адвоката?
— А разве вы сомневаетесь? — вопросом на вопрос ответил понурившийся король конкурсов красоты и перешел на крик: — Я буду жаловаться в самые высокие инстанции! Вам не поздоровится!
— Всегда пожалуйста! Но это уже завтра, в Москве. Кстати, господин Дзись-Белоцерковский. — Полковник показал папку с бумагами. — Эти вещи вас интересовали?
Белоцерковский разом погасил ярость и на несколько секунд задумался:
— Впервые вижу…
— Странно, — даже поежился Полуяров, продолжая листать бумаги. — Но здесь есть бумаги, подписанные вашей рукой. Сберегательные книжки, сертификаты на предъявителя, договора, соглашения…
— Откуда я знаю, что там есть!
— Ба! Да тут даже расписки вашего рьяного защитника — подполковника Ломакина! Сколько в последний раз он от вас получил? Читаем — тридцать тысяч долларов США. Удивляюсь, вы столько для него сделали, а он и не думает спешить к вам на помощь. С чего бы это?
Белоцерковский молча и без интереса смотрел на аккуратную дыру в стекле, прорезанную Пантелеичем. Полуяров захлопнул папку:
— Я так понимаю: если это странное досье не ваше, значит, и никакого ограбления не было?
— Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката!
К неудовольствию полковника Журбина, в микроавтобусе пришлось подыскивать место еще для одного пассажира, которого в последний момент притащил Фочкин. Свободного сиденья не нашлось, и задержанного пришлось усадить на пол. Он боязливо попятился подальше от Фочкина, закрывая ладонями распухшие багровые уши. Майор негодовал:
— Вернемся в Москву, и мы тебе, козел, эти уши совсем отрежем. Я одно, а Блинков — другое. Так что будешь похож на презерватив!