Строй бомбардировщиков рассыпался. Освобождаясь от бомбового груза, они поодиночке стали уходить на запад. Воспользовавшись замешательством противника, наши летчики сбили еще две вражеские машины.
Когда группа возвратилась на свой аэродром и Мартыненко доложил о результатах боя, многие удивились. Как же так? Птенцы... и вдруг уничтожили пять самолетов. Но удивляться было нечему: молодые летчики, закалившись в огне боев, научились воевать.
Упорные бои шли и на земле. Наша пехота, поддерживаемая танками, артиллерией и авиацией, вышла к реке Молочная. Но на этом рубеже противник, подтянув свежие силы, остановил наступление советских войск.
Мы базировались тогда на аэродроме, расположенном в шестидесяти километрах от Мелитополя, рядом с Большим Токмаком. Однажды вечером к нам приехал командующий воздушной армией. Он поинтересовался, как идут дела в полку, похвалил отличившихся молодых летчиков, угостил курящих генеральскими папиросами. Словом, генерал был в отличном настроении. Пожелав нам новых успехов, он направился к поджидавшей его автомашине.
Как раз в этот момент западнее Большого Токмака начали ошалело стрелять зенитки. Мы посмотрели в ту сторону и на красноватом фоне заката увидели большую группу вражеских бомбардировщиков. Вскоре до слуха донеслись взрывы. Фашисты бомбили кавалерийский корпус генерала Н. Я. Кириченко, который мы прикрывали.
Хорошего настроения у командующего как не бывало. Наблюдая в бинокль, он не заметил в воздухе ни одного нашего истребителя.
- Товарищ генерал, разрешите поднять полк, - обратился к нему майор Николаенков.
- Действуйте по своему плану, - ответил командующий, не отрываясь от бинокля. Видимо, он надеялся, что наши истребители все-таки появятся.
Но вместо советских самолетов к Большому Токмаку подходили все новые и новые группы вражеских бомбардировщиков. Каждую из них прикрывали две-три пары "мессершмиттов".
Когда Николаенков повторил свою просьбу, генерал в знак согласия молча кивнул головой и, оставив машину, направился к домику, где находилась радиостанция. И тотчас же в небо взлетела зеленая ракета. Летчики бросились к самолетам. Через несколько минут группа истребителей под командованием Федорова была уже в воздухе.
Майор Николаенков взял в руку микрофон и приказал группе атаковать противника. С ходу? - удивились мы. Как же можно вступать в бой, не имея преимущества ни в высоте, ни в скорости? Эта самоуверенность может привести к плохим последствиям.
Так оно и получилось. Нашим летчикам, которые вступили в схватку с врагом в невыгодных для них условиях, не удалось прорваться к бомбардировщикам. Двое из них погибли в неравном бою.
Командующего возмутил этот факт. Когда на КП появился командир дивизии полковник Корягин, он гневно бросил ему:
- Командира полка и командира группы - под суд! - Сказал, сел в автомашину и уехал.
Такого оборота никто не ожидал. Отдать под суд людей, которые не совершили никакого преступления? Невероятно! Да, майор Николаенков погорячился и допустил ошибку. Но ведь намерения его были добрыми: побыстрее прийти на помощь конникам. А в чем виноват Федоров? Он же выполнял приказ командира полка. Скорее всего, генерал произнес эти суровые слова не подумав, в порыве гнева. Завтра он забудет о них...
Но на следующий день в полк приехали два следователя из военного трибунала армии. Они заявили, что им приказано подготовить материал для отдачи под суд Николаенкова и Федорова. Первого - за плохое руководство боем, второго - за трусость. Если в отношении Николаенкова такое обвинение было в какой-то степени оправданным, то Федорова ни в чем нельзя было упрекнуть. Не только в полку, но в дивизии и корпусе он считался одним из самых смелых и опытных летчиков.
Однако с мнением коллектива работники трибунала не посчитались. Не помогло также вмешательство майора Пасынка и полковника Корягина. Вскоре Николаенков был осужден на двенадцать, а Федоров на восемь лег лишения свободы с отбыванием наказания после войны. Решено было отчислить их из авиации и направить в стрелковую часть. Но генерал Савицкий добился того, чтобы осужденных оставили в корпусе. Правда, Николаенкова освободили от должности и перевели в другой полк.
К счастью, ни тому, ни другому офицеру не пришлось отбывать наказание. Через некоторое время тот же трибунал снял с них судимость за героизм и мужество, проявленные в боях.
* * *
В конце сентября, когда советские войска готовились к прорыву вражеской обороны на реке Молочная, фашистская авиация активизировалась. Но наши летчики надежно прикрывали боевые порядки своих частей. К линии фронта прорывались лишь одиночные бомбардировщики противника.
В этот период в одном из воздушных боев был сбит Алексей Машенкин. Выпрыгнув из горящего самолета с парашютом, он приземлился на территории, занятой гитлеровцами. О его дальнейшей судьбе никто ничего не знал. Федоров и я особенно тяжело переживали потерю друга.
Мы надеялись, что Алексей Машенкин жив, что он обязательно вернется в полк. И, как потом выяснилось, - не ошиблись.
2
Утро 26 сентября 1943 года началось мощной артиллерийской канонадой. Гул ее докатился и до нашего аэродрома, хотя он находился в нескольких десятках километров от передовой.
С рубежа реки Молочная войска Южного фронта перешли в наступление. Перед ними стояла задача - уничтожить мелитопольскую группировку противника, переправиться через Днепр и захватить плацдарм на его правом берегу. Затем они должны были ворваться на Перекопский перешеек и блокировать вражеские части, оборонявшие Крым. Гитлеровцы оказали нашим войскам упорное сопротивление. На всех участках фронта развернулись ожесточенные бои.
Летчики нашего полка делали по нескольку боевых вылетов в день. Они прикрывали наступающие войска, сопровождали бомбардировщиков и штурмовиков, наносили удары по наземным целям. А когда в прорыв были введены кавалерийский и танковый корпуса, нам приходилось вести и разведку.
Обстановка заставляла нас менять аэродромы через каждые два-три дня. Возникли трудности со снабжением горючим и боеприпасами. Но и в этих условиях полк успешно справлялся с поставленными перед ним задачами.
В ходе совместных боевых действий наши летчики крепко сдружились с конниками генерала Кириченко. В часы затишья мы нередко ходили друг к другу в гости, обменивались концертами художественной самодеятельности.
Однажды под вечер к нам на тачанках приехали два офицера в кавалерийских бурках. Встретил их майор Пасынок, оставшийся за командира полка.
- Милости прошу к нашему шалашу, - сказал он, усаживая гостей за стол. - Друзьям мы всегда рады.
- Некогда, - ответил один из конников. - Мы за вами. Комдив прислал. Он сегодня именинник - орден Кутузова получил. Обмыть полагается.
"Любопытное предложение, - подумал Пасынок. - Генерал не может без летчиков отметить свой праздник. Нет, тут что-то не так. Видимо, у него есть какое-то серьезное дело к авиации. Что же, соседям надо помочь".
Тимофей Евстафьевич, решивший вначале отказаться от приглашения, согласился.
- Выручай, - сказал комдив Пасынку после того, как они выпили по стакану красного вина. - Завтра наступаем, а прикрывать с воздуха некому. Говорят, все самолеты будут действовать над Сивашом. А без авиационного прикрытия тяжело. Сам знаешь, как сатанеют кони под бомбежкой. Их ведь в щели не затащишь.
Пасынок задумался. Он понимал, что конникам нужно помочь. Но как? Все исправные самолеты на завтра запланированы. Да и начальство не похвалит. Оно-то ведь отказало комдиву в поддержке с воздуха. А что, если попросить механиков и техников за ночь ввести в строй неисправные самолеты? Наверняка возьмутся, если им рассказать про положение конников.
Подняв голову, Пасынок заметил, что на него выжидательно уставились десятки глаз. И у всех, кажется, одна мысль в голове: помогай, комиссар, без поддержки летчиков большое дело может сорваться.
- Постараемся, товарищ генерал. Есть у нас четыре неисправных самолета... - начал Пасынок. Но дружеское "ура" кавалеристов заглушило его голос. Он засмеялся и махнул рукой: дескать, что объяснять, поможем и никаких гвоздей.