Выбраться из такого лагеря было очень трудно, но нас это не остановило. Сразу по прибытии сюда мы всемером стали разрабатывать план побега. Определив участок, где дорожка патрулей была наиболее длинной, мы наметили место для проделывания прохода в заграждении. Заранее обусловили время и способы сбора группы у колючей проволоки. Подготовкой к побегу руководил майор-артиллерист, толковый и смелый офицер. Он достал где-то кусачки и сам вызвался сделать проходы в проволочном заграждении.
Ночью мы собрались в назначенном месте. Как только часовой стал удаляться, подползли к проволочному заграждению. Майор пустил в ход кусачки. Нам казалось, что их щелканье звучит, как удары колокола. Когда проход был сделан, один за другим выползли к дорожке.
Послышались шаги приближающегося охранника. Через полминуты он будет здесь. Теперь нам уже не успеть сделать проход в последнем ряду проволоки. Что же предпринять? Мы растерялись. Но в этот момент майор вскочил и, негромко скомандовав "За мной", ринулся к проволочному забору. Все бросились за ним.
Страшная это вещь - перелезать через колючку. Ее острые шипы рвут одежду, впиваются в тело так, что, кажется, не оторвешься от проволоки. Но ради близкой свободы пойдешь на все.
Перебравшись через забор, мы поползли по глубокому снегу к лесу. В лагере по-прежнему стояла тишина. Значит, нас не заметили. Видимо, помогли темная ночь и начавшаяся метель.
Через несколько часов пути мы добрались до небольшой лесной деревушки. Местные жители накормили нас и помогли связаться с партизанским отрядом имени В. И. Ленина.
В партизанах, скажу откровенно, мы особого героизма не проявили. После больших боев с карателями отряд отдыхал. Правда, изредка мы ходили на задания. Захватывали и приводили "языков", ловили предателей.
Когда район действий отряда был. освобожден нашими войсками, мы, летчики, - Юрий Осипов, Аркадий Лодвиков, Владимир Палащенко и я обратились к командиру одной из частей. Рассказали ему все о себе и попросили помочь нам вернуться в свои авиационные полки. Нас внимательно выслушали (каждого в отдельности) и с провожатым отправили в тыл. Здесь с нами вторично поговорили и отослали еще дальше, но уже под конвоем.
Вскоре нас почему-то включили в группу сомнительных, где было немало вчерашних полицаев и власовцев. Мы, конечно, возмутились таким решением, стали требовать, чтобы нас отделили от предателей Родины. Нам категорически отказали, а вскоре начались допросы. Каждый раз задавали одни и те же вопросы, зачастую самые нелепые. Например, почему не застрелился, когда попал в плен? Как это удалось бежать из концлагеря, который так сильно охранялся? Почему не проявил героизма в партизанах?
По характеру вопросов нетрудно было понять, что нам не доверяют, смотрят на нас, как на предателей. И все-таки мы верили, что такое отношение ошибочно, что скоро разберутся во всем и направят нас в свои авиационные полки.
Но судьба-злодейка привела нас в штрафной батальон. Нам выдали серые солдатские шинели, ботинки с обмотками и сказали: будете кровью искупать свою вину перед Родиной. Вот как повернулось дело! Мы ничего не имели против отправки нас в пехоту, но вины перед Родиной за собой не чувствовали. Каждый из нас делал все, для того чтобы быть полезным ей и в плену, и в партизанах.
Возмущенный несправедливостью, я пошел в штаб и попросил одного подполковника выслушать меня. Жаль, что не запомнил фамилию этого умного и душевного человека. Памятник бы ему при жизни поставить!
Подполковник поверил мне и обещал помочь вернуться в авиацию. Он понимал, что там я принесу больше пользы, чем в пехоте. Вскоре мне вручили командировочное предписание, и я направился в штаб воздушной армии.
Принял меня командующий. Поздоровался, пригласил сесть, задал несколько вопросов. Но почему-то разговаривал настороженно. Это меня очень удивило.
Ведь он, хоть и немного, но знал меня, даже орден мне вручал.
В конце разговора генерал неожиданно заявил, что не имеет права направить меня в свою часть. Он не договорил, но я, кажется, понял его намерение: пусть, мол, те, кому следует, со мной разбираются. Чуть не плача от обиды, я попросил доложить обо мне командиру нашего корпуса. Генерал наконец согласился.
Через три дня Евгений Яковлевич Савицкий прилетел в штаб армии. Поговорив с командующим, он забрал меня с собой. Его поручительство возвратило мне честь и крылья. Такое доверие не забывается! Вот так и оказался я в родном полку.
4
В конце февраля 1944 года наш полк перелетел на аэродром Веселое, расположенный неподалеку от местечка Аскания-Нова. Хотя деревня и носила такое радостное название, жить в ней было отнюдь не весело. И все из-за надоедливого водного раздолья. Вода преследовала нас всюду: на аэродроме, на улице, в штабе, в общежитии, в столовой. От непрерывных дождей и мокрого снега аэродром настолько раскис, что самолеты приходилось вытаскивать гусеничными тракторами. Пригодной для взлета и посадки оставалась лишь узкая полоса на небольшой возвышенности.
А летать нам приходилось много. Мы действовали, если можно так выразиться, на широком фронте: на севере - над никопольским плацдармом, на западе - над нижним течением Днепра и на юге - над Сивашом.
Как-то Федорова и меня вызвал к себе командир дивизии полковник А. А. Корягин. По его озабоченному виду мы поняли, что он намерен сообщить что-то важное.
- Полетите на разведку в район никопольского плацдарма, - сказал полковник. - О результатах будете докладывать командующему фронтом генералу Толбухину. Особое внимание обратите на переправы через Днепр и возможные пути отхода противника.
Весь следующий день мы утюжили небо над никопольским плацдармом. Сфотографировали переправы через Днепр, разведали все дороги на левом и правом берегах реки. На одной из них обнаружили большую колонну вражеских войск, двигавшуюся на запад. Стало ясно, что противник начал отход с плацдарма.
Возвратившись из разведки, мы пересели на связной самолет и направились в Акимовку - большое село, расположенное южнее Мелитополя. Здесь размещался штаб 4-го Украинского фронта.
Дом, в котором жил генерал Ф. И. Толбухин, ничем не выделялся среди других - маленький, с соломенной крышей. Удивило нас отсутствие свиты и большой охраны. Нам почему-то казалось, что командующий фронтом обязательно должен находиться в окружении множества людей с солидными воинскими званиями. А он сидел один у окна и брился. Посчитав, что более благоприятного случая не представится, мы попытались тотчас же попасть к генералу. Но нас остановил его адъютант, молодой стройный майор. Он попросил немного подождать и пошел доложить о нашем прибытии. "Плохи дела, огорченно подумал я. - Сейчас нагрянет свита, и тогда мы не скоро попадем к командующему".
Но не прошло и десяти минут, как адъютант вернулся и пригласил нас к генералу. Едва мы вошли в комнату, как командующий встал из-за стола и приветливо поздоровался с нами. Он был среднего роста, полный, с волевым открытым лицом.
Энергичным жестом Толбухин предложил нам подойти к карте и доложить о результатах воздушной разведки. Выслушав наши доклады, он начал задавать вопросы. Командующий интересовался всем: системой обороны противника, переправами, дорогами за Днепром, местами скопления вражеских войск. После каждого ответа он одобрительно кивал головой, изредка вставлял свои замечания. Видимо, доставленные нами сведения ему понравились.
Тактично прервав разговор, генерал Толбухин связался по телефону с командующим воздушной армией и предложил ему послать бомбардировщиков и штурмовиков для нанесения ударов по отходящим с плацдарма колоннам вражеских войск. Именно предложил, а не приказал. Откровенно говоря, нас удивила и восхитила такая демократичная форма постановки боевой задачи.