В воздухе не слышишь звуков,
Трудно различаешь силуэт.
Замечай врага, как Сухоруков,
Будешь рыцарем побед.
Лейтенант Сухоруков - среднего роста, русоволосый, с голубыми смеющимися глазами, - прибыл в наш полк недавно. К нему сразу же прилипла кличка "кацо". Вероятно, потому, что он часто и охотно рассказывал летчикам об экзотических прелестях родного Нальчика. Но эта кличка верно отражала и характер Николая: он был надежным другом на земле и в воздухе.
Поначалу Сухорукову часто приходилось менять "прописку" в парах. Стоило какому-либо ведомому выйти из строя, как он занимал его место. И никогда не жаловался, что его перебрасывали из пары в пару. Только однажды, оказавшись в подчинении труса Халугина, попросил перевести от него. С этого времени он стал ведомым у Федорова и летал с ним до конца войны.
Быть ведомым у энергичного и нервного Федорова, который, по мнению летчиков, в каждом воздушном бою вертелся, как черт, - дело нелегкое. Но Сухоруков блестяще справлялся со своими обязанностями. Он имел острое зрение, хорошо ориентировался в воздухе и, что очень важно, никогда не отставал от ведущего, надежно его прикрывал. С таким ведомым Федоров сбил двадцать шесть вражеских самолетов. Это была лучшая пара в полку.
Но одна странность была у Николая Сухорукова. Он не признавал парашют как средство спасения и всегда старался посадить подбитый самолет. А подбивали его несколько раз. Сухорукова ругали, убеждали, а он улыбался и говорил:
- Жалко, товарищ командир, гробить машину. Рука не поднимается.
Так, например, получилось и в разведывательном полете, о котором только что рассказывалось. "Фокке-вульфы" превратили самолет Сухорукова, как выразился Федоров, в скелет. Удивительно, как он держался в воздухе. Когда летчики подошли к аэродрому, Сухорукову приказали выпрыгнуть с парашютом: садиться на истерзанном самолете было опасно. Но Николай заверил, что все будет в порядке. И сел. Только, как потом шутили полковые остряки, еще больше загнул свой нос кверху.
* * *
После двух-трех таких штурмовок фашисты вынуждены были убраться с аэродрома Немокшты. Но куда? И опять корпусные разведчики принялись за свою нелегкую работу.
Нет, не случайно назвал я разведывательные полеты нелегкой работой. Кажется, куда проще: взлетел, миновал линию фронта и посматривай, как говорится, в оба. Держи любую скорость и высоту, маневрируй, как заблагорассудится. Нашел объект - фотографируй и возвращайся домой. Но так кажется лишь на первый взгляд.
Разведывательный полет связан с большими трудностями. И не только с теми, которые касаются существа самой задачи, но и со многими другими, порой самыми неожиданными. Разведчик все время находится над вражеской территорией, может быть в любое время внезапно атакован истребителями противника или попасть под огонь зениток.
Особенно опасно его положение в момент фотографирования, когда высота небольшая и ограничено маневрирование. К тому же разведывательный полет обычно выполняется парой, и противник имеет возможность атаковать ее превосходящими силами. Я не говори уже о трудностях ориентировки над незнакомой местностью и о моральном факторе, связанном с тем, что летишь не в группе, а в паре или один. Вот почему разведка поручается лишь опытным летчикам.
В связи с этим мне хочется рассказать об одном полете, который выполнял Федоров со своим ведомым Сухоруковым. Им приказали разведать и сфотографировать вражеский аэродром около Тильзита, в Восточной Пруссии. Задача, казалось, была нетрудной: место нахождения аэродрома и система его противовоздушной обороны известны, дорога к нему проторена.
При подходе к аэродрому летчики приняли все меры предосторожности. Зашли со стороны солнца, на большой высоте и скорости. Но как только снизились и начали фотографировать, на них неожиданно сверху свалились четыре "мессершмитта". Видимо, они дежурили неподалеку от аэродрома. Летчикам пришлось принять бой - неравный и в невыгодных условиях. Вести его долго было, конечно, нельзя: мало горючего.
- Кацо, уходим к Неману, - скомандовал Федоров, когда натиск фашистов на какое-то мгновение ослаб.
Увертываясь от вражеских пушечных очередей, летчики устремились к реке, надеясь прикрыться ее крутыми берегами. А к гитлеровцам подошла еще одна пара "мессершмиттов". Может быть, это и помогло нашим летчикам добраться до Немана. Решив, что победа близка, каждый из фашистов намеревался сам одержать ее, мешая вести бой другим.
Вот и Неман. Федоров и Сухоруков снизились до самой воды и пошли вдоль реки на восток. Крутые берега затрудняли действия фашистов, не позволяли им выполнять боевой маневр и прицеливание. Так "мессершмиттам" и не удалось расправиться с нашими разведчиками.
Когда Федоров и Сухоруков произвели посадку, мы не могли скрыть своего удивления. "Яки" представляли жалкое зрелище. Сорванная во многих местах обшивка фюзеляжей, большие пробоины в крыльях, изуродованные стабилизаторы и элероны, поврежденные воздушная и гидравлическая системы. Благополучно вернуться на таких самолетах, да еще совершенно невредимыми, - что может быть убедительнее характеристики мастерства, смелости, находчивости и решительности летчиков Федорова и Сухорукова.
* * *
Наступил сентябрь. А осень до Прибалтики еще не добралась. Солнце немилосердно палило землю, куда-то запропастились дожди. От духоты и пыли можно спрятаться только у Немана. Золотистый прибрежный песок, приятная прохлада воды, обилие рыбы и раков... Лишь изредка пользуемся добрыми природными прелестями. Вылетать приходится по нескольку раз в день, хотя наземные войска перешли к обороне и начали подготовку к новому наступлению. К наступлению через границу фашистской Германии.
Как-то в первых числах сентября командиров эскадрилий вызвали в штаб полка. Мы в недоумении: вместо запланированного сопровождения штурмовиков совещание. Нас уже поджидают замполит Пасынок и начальник штаба полка Лепилин. Здороваются, приглашают садиться.
- А ну-ка разверните свои карты, - говорит Пасынок и заговорщически улыбается, ожидая, когда мы выполним его распоряжение. - Есть на них Брест и Львов?
- Брест есть, а Львова нет, - отвечаем, а сами думаем: почему такой интерес к столь отдаленным местам?
- Тогда, Егор Ефремович, - обращается он к Анкудинову, - распорядитесь, чтобы получили карты в штабе дивизии.
Входит командир полка. Все встают. Попов спрашивает Пасынка:
- Они знают, зачем собрались?
- Нет еще.
Попов не спеша садится, развертывает карту.
- По распоряжению Ставки, - говорит он, - наш корпус перебрасывается в район Владимира-Волынского. Вылет - завтра на рассвете. Промежуточные аэродромы будут сообщены вам через два часа. А сейчас - готовиться к перелету...
Итак, мы перелетаем на новый фронт. Да на какой! На тот самый, войска которого нацелены в самое сердце фашистской Германии. Летчики не скрывают своей радости: им доведется сражаться на решающем направлении войны и быть участниками событий, которые наверняка займут видное место в истории человечества.
На главном направлении
1
Владимир-Волынский встретил нас доброй погодой. И сюда еще не добралась осень, хотя сентябрь уже подходил к концу.
- Бабье лето не хочет обижать мужчин, - шутил Пасынок. - Надо дорожить, орлы, такой заботой...
Хорошая погода позволила нам привести в порядок самолеты, освоить район базирования и приступить к тренировочным полетам с молодыми летчиками. Но вскоре она начала портиться. Небо все чаще заволакивалось тучами, гремел осенний гром, надоедливо моросил дождь. Тогда мы стали тренировать наши старые кадры в сложных метеорологических условиях. Этот опыт в дальнейшем нам очень пригодился.
В начале октября командование корпуса организовало во Владимире-Волынском дом отдыха для летчиков. Недели две мы пробыли в необычной обстановке. Все напоминало довоенное время: тишина, уютная столовая, клуб и мягкие постели. В таких условиях было, разумеется, нетрудно, как выразился, Машенкин, "подремонтировать нервишки".