Ночью просыпаемся от раскатистого грохота. Вокруг дома, где мы расположились на ночлег, рвутся бомбы. В паузах между разрывами слышится завывание моторов вражеских бомбардировщиков. Они бомбят наш квартал долго и настойчиво, видимо, их кто-то наводит по радио. А утром мы узнаем об исчезновении Эльзы. Неужели это она все организовала? Борис Тендлер держит перед Пасынком ответ за инициативу с заграничной официанткой. О чем они говорили - неизвестно, но до конца войны в персонале столовой никаких изменений не происходило.
В течение дня вражеские самолеты несколько раз появлялись над аэродромом. Но их встречали дежурные истребители и плотный огонь зениток. Потеряв несколько машин, фашисты отказались от дальнейших налетов.
Особенно отличился Иван Федоров. Он сбил два вражеских самолета. Пасынок и Кличко посвятили храброму летчику плакат с подписью:
Его союзники - маневр и высота.
И скорость ценит наш Герой,
Он бьет врага наверняка
Вот запылал сорок второй.
Да, к этому времени Федоров уничтожил сорок два фашистских самолета: тридцать три - в воздушных боях и девять - на земле. Командование представило его ко второй медали "Золотая Звезда". Но представление по каким-то причинам затерялось в вышестоящих штабах.
В середине дня над аэродромом появился "мессершмитт". Он вел себя странно: не спеша делал круг за кругом, то снижаясь, то набирая высоту. Как будто собрался садиться. Что ж, пожалуйста, примем, как положено. Зенитчики по нему не стреляли. "Мессершмитт" очень уж далек был от агрессивных намерений. Но он все кружил и кружил, не решаясь заходить на посадку.
"Мессершмитта" заметили истребители, возвращавшиеся с задания. Вел их Иван Кожедуб.
- Чей "мессер"? - раздался по радио его басок.
- Черт его знает, - ответили с командного пункта. - Приплелся и кружит...
Кожедуб нагнал фашиста и знаками приказал ему идти на посадку. Тот не подчинился, а может, не понял, и заложил глубокий вираж. Тогда Кожедуб энергичным маневром зашел "мессершмитту" в хвост и выпустил по нему длинную пушечную очередь. В тот же момент вражеский летчик покинул самолет и раскрыл парашют. Оказалось, что это был заблудившийся инструктор немецкой летной школы.
И еще один любопытный случай произошел в этот день. Рассказал о нем Вася Буслай - Василий Мельников. Когда он со своей группой патрулировал в районе Кюстрина, летчикам повстречалась странная процессия. Возглавлял ее двухмоторный "юнкерс", на спине которого сидел "мессершмитт". Чуть сзади следовали два истребителя - видимо, группа прикрытия.
- Атакую "юнкерса", - скомандовал Мельников, - берите на себя прикрывающих.
Только он начал прицеливаться, как "мессершмитт" сорвался с бомбардировщика, убрал шасси и открыл лихорадочный огонь из пушек. Мельникову пришлось отвернуть. Пока разворачивался для новой атаки, вражеские истребители успели скрыться. А бомбардировщик перешел в крутое пикирование и врезался в землю недалеко от переправы через Одер. На месте падения самолета взметнулся большой столб огня и дыма. "Юнкерс" был начинен взрывчаткой...
Так группа Василия Мельникова впервые встретилась с новым приемом противника. Устаревший "юнкерс" использовался в качестве летающей торпеды. Управлял ею летчик-истребитель.
* * *
Обязанности штурмана меня не очень обременяли. Дела в полку шли хорошо, и я, не заботясь о проведении занятий по самолетовождению, часто вылетал на боевые задания. Моя оплошность, конечно, не могла остаться без последствий. Однажды меня вызвал майор Власов. По его нахмуренному лицу я понял, что случилась неприятность.
- Заблудились два летчика, - сказал командир полка. - Считаю, что по вашей вине. В последнее время в полку не ведется никакой штурманской работы. Садитесь в самолет и ищите летчиков!
...До вечера ищу пропавших на аэродромах восточнее Одера. Но безрезультатно. Летчики словно сквозь землю провалились. Уж не попали ли к фашистам? Нет, не должно быть этого. Они докладывали по радио, что пошли от Одера на восток. А может быть, горючее кончилось, и они не дотянули до ближайшего аэродрома? Или еще что случилось?
На следующий день продолжаю поиски, но уже над территорией соседнего фронта. Этот район мне почти незнаком. Вот очередной аэродром с бетонированной взлетно-посадочной полосой. На нем мало самолетов, летное поле опутано траншеями и ходами сообщения, посадочных знаков нет.
Захожу вдоль полосы, выпускаю шасси и планирую к центру аэродрома. И вдруг вижу красный купол грузового парашюта, рядом с ним второй, третий... Недоумеваю: зачем сбрасывать грузы на парашютах, когда можно сесть и выгрузиться? Прибавляю обороты мотору, убираю шасси и делаю круг над аэродромом. И сразу же по мне начинают стрелять зенитки. На аэродроме фашисты! Они окружены. Потому-то здесь траншеи и грузовые парашюты. Да это же аэродром Бреслау! Как я раньше не догадался об этом? Ну и дела. Чуть в гости к фашистам не пожаловал...
Уныло плетусь в Морин. Теперь не жди добра. Сажусь в прескверном настроении. Только вылез из кабины, механик Илья Лившиц радостно говорит:
- Летчики нашлись. С полчаса, как вернулись.
По пути на командный пункт встречаю Ивана Федорова. Интересуюсь полковыми новостями, так как два дня почти не вылезал из самолета.
- Машенкин ногу сломал, - сокрушенно говорит Федоров. - Трофейный мотоцикл подвел.
Надо же такому случиться: выйти из строя перед самым концом войны, накануне штурма Берлина. Обидно, до слез обидно. Особенно для Алексея Машенкина, не раз говорившего, что его сокровенная мечта - своими глазами увидеть разгром врага. А вместо этого - госпитальная койка.
- Как дела, Алеша? - спросил я Машенкина, ожидавшего санитарную машину. Его нога была туго прихвачена бинтами к доске. - Болит?
- Черт с ней, с ногой, - сокрушенно сказал он. - Душа болит... отвоевался...
И мне вспомнился недавний разговор с Пасынком. Мы с Иваном Федоровым спросили Тимофея Евстафьевича:
- А почему Машенкину Героя не присваивают? У него около двухсот боевых вылетов и двенадцать сбитых самолетов...
- Не принимают представление, - ответил Пасынок. - Не раз обращался...
- Почему?
- Говорят, в плену был, не положено...
- Ну и дела, - Федоров задохнулся от возмущения. - Так что, он сам, что ли, пошел в плен? Или с фашистами там целовался?
- Не кипятись, Иван, - попытался успокоить его Пасынок. - Когда-нибудь все встанет на свои места. Вот возьмем Берлин, до Москвы дойду за Машенкина. И сам он, глядишь, мне поможет: подбросит парочку фрицев.
"Да, не сможет теперь помочь Пасынку Алексей, - подумал я, всматриваясь в хмурое лицо друга. - А жаль, очень жаль..." Каждый из нас, хорошо знавших Машенкина, был убежден, что он, пожалуй, больше всех заслуживает наивысшей награды за свой многотрудный путь. А может, потом, когда, как сказал Пасынок, все встанет на свои места, снова вернутся к этому вопросу? Как бы это было справедливо!
Наш разговор прерывает раскатистая команда:
- Воздух!
К аэродрому приближается самолет необычной конструкции. Он издает непривычный свист и как бы всасывается в воздушное пространство. Скорость у него очень большая.
- Реактивный, - вздыхает Машенкин. - Вот бы кого сбить напоследок.
Мы понимаем состояние Алексея и молча посматриваем на чудо авиационной техники. А оно, плавно развернувшись над аэродромом, величаво удаляется в сторону Берлина.
- Демонстрация новейшего оружия, - скептически бросает Федоров. Непонятно только: для кого? Нас не запугаешь. Должно быть, для поддержки духа своих войск...
* * *
Шли дни. Мы с нетерпением ожидали наступления, но оно все не начиналось. И вот однажды вечером узнали, что майора Власова вызвали в штаб дивизии. Не сговариваясь, потянулись на КП. Вызовы командира полка в вышестоящий штаб во время боевых действий практиковались в исключительных случаях. Неужели наступление?