Просто отпусти. Она увидит в этом слишком много.
— Черт. Черт. Черт.
Я сжимаю затылок, который так и ноет от напряжения и гнева.
У себя в голове слышу ее легкий смех. Вижу ее лицо и то, как слегка морщится переносица, когда девушка усмехается. Мой взгляд скользит по комнате с удобной мебелью, моими и парней снимками на стенах. Несмотря на дизайнера, я внес свое слово в каждую деталь. Этот дом — отражение меня в самом личном смысле. Что бы она сказала, увидев его? Нашла бы его холодным или гостеприимным?
И почему меня это вообще ебет?
— Потому что ты наконец сломался, приятель.
И говоришь с самим собой. Чудесно. Просто великолепно.
Софи
Моя комната такая милая, я все еще наполовину уверена, что сплю. Кремово-белые панельные стены, ковры из сизаля на полу, кровать с четырьмя резными столбиками. А есть даже викторианская ванная с золотистыми ножками напротив кровати. Это и правда романтично. Своего рода мечта — купаться в ванной, соблазнительно высунув ножку, пока мой мужчина полулежит на кровати, наблюдая, а затем не может более терпеть этой пытки и забирается ко мне в ванную. Мы устроили бы бардак на полу, разбрызгав воду и смеясь во время секса.
Прекрасный образ.
Вот только я тут одна в темноте, лежу под хрустящим бельем, абсолютно проснувшись и глядя на огни, что отбрасывают на потолок проезжающие мимо отеля автомобили. Мне стоило бы поспать, но перепад времени крадет у меня сон на удивление жестоко. Я так возбуждена, мое тело гудит от потребности встать с постели. Плохая идея. Мне нужен сон.
Я так сильно сосредотачиваюсь на попытке уснуть, что меня пугает звук телефона. Шаря в темноте, нахожу его на прикроватной тумбочке. Даже не уверена, от кого ожидала получить сообщение в два ночи. Но, конечно, не рассматривала его в роли отправителя.
Солнышко: Если ты сейчас не спишь, то будет еще сложнее перестроиться на другой часовой пояс.
Я тут же пытаюсь сдержать нелепую усмешку, будто он может видеть меня по телефону.
Я: Если ты так переживаешь о моем сне, то тебе не следовало писать мне посреди ночи.
Он тут же отвечает.
Солнышко: Шансы разбудить тебя были малы. Я знал, что ты не спишь.
Я: О? Так ты экстрасенс?
Солнышко: Нет. Просто тоже не сплю. И вспомнил о твоей неспособности успокоиться.
Я: Ошибочка! Я могу успокоиться!!!!!
Солнышко: Именно это и подтверждает твоё чрезмерное использование восклицательных знаков.
Я смеюсь в темной комнате, подтягивая колени к груди. Мое сердце начинает биться быстрее. Хихикаю, как школьница. И разве это не хреново?
Он твердо дал мне понять, что мое место среди сотрудников, а затем принес тот сэндвич. Я даже не уверена, что он мне доверяет, и все же Габриэль пишет мне посреди ночи. Возможно, ему одиноко. Или, быть может, он хочет с кем-то перепихнуться. Он не похож на знакомых мне ранее мужчин, так что не могу быть уверена. Но не могу притвориться, что мне не нравится с ним флиртовать, даже если, в конце концов, это ни к чему не приведет.
Я: Твой сарказм пахнет кровью погибших интернов и душами потерянных записей сотрудников.
Солнышко: Ошибочка. Это я ем на завтрак. Держись, Дарлинг.
Я смеюсь, хотя он меня не слышит. Почти могу представить его выражение лица, всегда серьезное, но с этим намеком на морщинки в уголках глаз и полных губ. Эта крошечная улыбка, которую большинство людей даже не заметили. Мир восхищается Габриэлем Скоттом, но он до чертиков много работает, притворяясь, что это не так. Вот как много я уже знаю.
Я: Ох... уже стал ко мне так нежно обращаться?
Солнышко: Это твоя фамилия.
Я: Удобное оправдание.
Солнышко: Законное.
Я: Меня никто никогда не называл по фамилии. Может, мне стоит звать тебя твоей? Ну, Скотти, как зовут тебя все остальные?
Солнышко: Нет.
Я лишь дразню его, так как не хочу называть парня Скотти. Для меня это не его имя. А скорее какого-то незнакомца. Но энергия и сила его ответа вызывает у меня вопрос о том, почему он не хочет, чтобы я использовала это имя, тогда как всё его окружение зовет Габриэля именно так. Большой палец слегка дрожит, пока набираю ответ, принимая более серьезный тон, так как, ну правда, какого хрена я флиртую с главным боссом?
Я: Ну, ты меня поймал. Я, блин, не могу уснуть. Мне придется жить с последствиями.
Внизу экрана моего телефона пляшут маленькие точечки. Они исчезают, затем снова появляются. Интересно, какого черта он пытается написать и стирает текст.
Я почти решаю написать Габриэлю, просто чтобы подтолкнуть его зад к тому, что он там пытается сказать, когда наконец появляется сообщение. И я ахаю. И задыхаюсь. Мое сердце останавливается, а затем снова колотится. Я ничего не вижу. Вот оно, ясное, как день.
Солнышко: Не хочешь приехать?
Что. За. Черт?
Я застываю в шокированном состоянии на добрые несколько минут, потому что он успевает написать кучу неубедительных пояснений.
Солнышко: На чай.
Солнышко: Чтобы тебе легче было уснуть.
Солнышко: Я готовлю вкусный чай.
Он готовит чай? Габриэль у-меня-нет-времени-на-простых-смертных Скотт реально готовит чай? И пьет его? Не трахайте мне мозг, с таким же успехом меня можно назвать балериной.
Он продолжает писать.
Солнышко: Черт. Очевидно, что уснуть не удастся.
Солнышко: Игнорируй приглашение.
Я быстро набираю ответ, выручая беднягу из этой передряги.
Я: Где ты?
Я: Твой дом, в смысле. Где он?
Он молчит. Знаю, стоит там и хмурится на телефон. Вероятно, уже некоторое время. Я сдерживаю еще одну улыбку.
Солнышко: Через несколько кварталов. Могу отправить машину.
Я: Нет. Я пройдусь.
Солнышко: Ты не станешь. Я тебя встречу.
От моей усмешки уже болят щеки. Я выбираюсь из кровати и натягиваю джинсы.
Я: Ладно. Где?
Солнышко: Перед твоим отелем. Через десять минут.
— Это сумасшествие. Сумасшествие, — бормочу я, застегивая джинсы и роясь в чемодане в поисках лифчика и майки. Я не беспокоюсь о свете, как будто это могло бы стать причиной включения моего здравого смысла, и в результате я бы написала Габриэлю забыть обо всем. Потому что, вашу мать, что я творю?
Он и правда хочет приготовить мне чай?
Да. Знаю, хочет. Габриэль говорит то, что имеет в виду. Он приготовит мне чай. Но желает ли большего? Почему он вообще меня пригласил?
— Прекрати думать.
Разговаривать с собой это не к добру. Я надеваю свободную кремовую рубашку с длинным рукавом и натягиваю чаксы.
А затем оказываюсь в лобби до того, как вспоминаю, что не причесалась и не накрасилась.
— Усраться.
Ночной портье бросает на меня такой взгляд, будто я свихнулась, и я натянуто улыбаюсь ему перед тем, как поспешить мимо. В любом случае, нет времени возвращаться в номер, а то могу упустить Габриэля. Он может струсить, если придется подождать.