— Я такого совсем не помню. Ты бредишь от истощения.
Фыркаю, а он целует меня в лоб, посмеиваясь.
Начинается фильм, и мы затихаем.
— Как ты узнал, что я люблю «Когда Гарри встретил Салли»? — спрашиваю мягко.
Он слегка двигается подо мной, упершись одной ногой в стол.
— Ты мне сказала.
— Что? Когда?
— В третью ночь в автобусе. Ты обгадила мою любовь ко всему, что касается «Стар Трек», и я спросил о твоих любимых фильмах. И я все еще обижаюсь, что ты в один ряд со «Стар Трек» поставила «Космические яйца».
Улыбаюсь от отвращения в его голосе, но немного встряхиваюсь, когда вспоминаю ту ночь.
— Ты помнишь все это?
Он рукой скользит по моим волосам, распространяя приятную мелкую дрожь по позвоночнику.
— Я помню все сказанное тобой, Дарлинг. Ты говоришь — я слушаю.
Я практически признаюсь ему в любви. Слова поднимаются и танцуют на языке. Но рот не открывается. Меня останавливает страх, словно озвучь я это, положу начало концу. Оно не имеет смысла, но я не могу стряхнуть это ощущение.
Я целую нижнюю часть его подбородка, где запах одеколона смешивается с теплом его кожи, и крепко обнимаю мужчину.
Он держит меня до прихода обслуживания номеров. Учитывая скорость, с которой они появляются, думаю, у нас преимущество. Я полагаю, что это привилегия «Килл-Джон», арендующего весь этаж.
Габриэль натягивает пиджак и одергивает манжеты, пока я притворяюсь, что заинтересована в еде. Но у меня пропал аппетит.
— Не тыкай пальцем в суп, — говорит он. — Ешь.
— Я жду, пока он остынет.
Видимо, я ужасно вру, потому что он зависает на краю дивана, глядя на меня, будто может вытащить мысли из моей головы простым усилием воли.
— Мне стоит остаться, — наконец произносит он.
Когда Габриэль достает телефон из кармана, чтобы начать набирать сообщение, я касаюсь его руки.
— Нет, иди. Клянусь, я в порядке. Просто возьму выходной. Такое случается.
Он должен уйти, чтобы я могла выследить этого ублюдка Мартина и сказать ему съесть дерьмо и умереть, или что-то в этом роде. Невозможно это сделать, когда рядом Габриэль. Я почти уверена, что его версия о том, чтобы сказать Мартину сожрать дерьмо, будет больше похожа на то, чтобы на самом деле выбить из него дерьмо.
Заманчиво было бы на это посмотреть, но мысль о том, что у Габриэля будут проблемы с законом или его репутация будет запятнана, меня пугает.
Он, должно быть, видит мою непреклонность, потому что вздыхает и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй не быстрый, он мягкий и томный, словно мужчина наслаждается моим вкусом. И я таю под его прикосновениями, целуя в ответ, зарываясь руками в его густые волосы.
Яркий цвет окрашивает его щеки, когда он отрывается от меня, мы оба дышим быстрее. Он прижимается лбом к моему и держит меня за затылок.
— Софи, — произносит Габриэль. — Моя дорогая девочка.
Грозят пролиться слезы. Он слишком нежный. Слишком потрясающий. Я закрываю глаза и провожу большими пальцами по его вискам.
— Я буду здесь к твоему возвращению.
Он издает одобрительный звук и снова меня целует. Потом еще раз. Нежным поцелуем. Поцелуем, в котором чувствуется любовь.
— Софи, я...
Габриэль делает вдох, качая головой. Когда он отходит, я чувствую потерю, словно прикосновение холодной руки к коже.
Он еще раз поправляет манжеты и изучает мое лицо. Не знаю, что он видит, но голос становится нежным, когда он, наконец, заговаривает:
— Поправляйся.
— Обязательно.
Но мое обещание пустое, потому что тошнота не пройдет, пока я выступаю против Мартина.
Габриэль
Ненавижу встречи и приветствия — бессмысленные вечеринки как до, так и после каждого концерта, где пресса, фанаты, члены фан-клубов, другие знаменитости и тяжеловесы индустрии звукозаписи собираются в одно скучное сборище с девизом «кто на кого смотрит». Они — проклятие моего профессионального существования.
На протяжении многих лет я совершенствовал взгляд, который держит людей на расстоянии вытянутой руки в эти мучительные часы. Только очень храбрые или очень глупые подходят ко мне. Очень храбрые пользуются моим уважением и обычно достаточно умны, чтобы коротко поговорить. С очень глупыми легко иметь дело.
Однако весь вечер общения избегать невозможно. А этот вечер чертовски длинный. Я несколько раз останавливал себя от написания сообщения Софи, чтобы не наседать на нее. Но я хочу.
Мне не понравилось бледное, но взволнованное выражение ее лица, или то, как она дрожала в моих руках, явно желая скрыть свое расстройство. Что-то не так. Что-то большее, чем укачивание в автомобиле, о котором она утверждает.