О, если бы это касалось и меня.
— Нет, — Киллиан взмахивает рукой в воздухе. — Она не просто папарацци. Именно она сделала те снимки Джакса. Разве не так, сладенькая? Думала, я не видел тебя там, с твоей чертовой камерой? Когда ты совала ее мне в лицо, пока он умирал у меня на руках?
Габриэль резко поворачивает ко мне голову.
— Что?
— Ты меня слышал. Это была она. Она продала те снимки Джакса.
— Невозможно, — выплевывает Габриэль. — Их продал Мартин Шер. Я точно знаю — я потратил добрый кусок года на работу с нашими юристами насчет этого пьянчуги.
Он поднимает руку, словно говоря: «Забудьте, я прав». Не могу решить, то ли он пытается рационализировать мои поступки, то ли просто такова его логика. Боюсь, что последнее. Его холодное поведение не становится теплее. И он ожидает ответы, высокомерно и нетерпеливо изогнув бровь.
Я неглубоко вдыхаю.
— В то время Мартин был моим парнем.
Голова Габриэля откидывается назад, будто я его ударила. Выражение его лица отражает полнейшее разочарование с примесью нарастающего отвращения — в его глазах я повержена. Я четко это вижу. И не виню его. Мне тоже отвратительно. Удивительно, насколько низко жажда любви может утащить человека, когда он думает, что отыскал желанное.
Если бы земля могла меня сейчас поглотить, я была бы рада. Но это не изменит густой, песчаный осадок, что наполняет мои внутренности всякий раз, как думаю о той ночи, о том, как сделала снимки Джакса Блэквуда, пока он находился без сознания, покрытый рвотой. Я всё еще слышу, как Киллиан кричит его имя, пока к ним спешит охранник. Тогда я была так слепа, сосредоточена лишь на своей следующей зарплате. Мартин подначивал меня никогда не думать о предмете, как о человеке, а лишь как о потенциальном знаке доллара.
Я была самой уродливой, самой темной версией самой себя. Так запуталась и потерялась. А сейчас это прошлое смотрит мне прямо в лицо.
— Мартин был... есть... ублюдком, — говорю я. — Теперь я это понимаю. Тогда... ну, у меня нет хорошего оправдания. Я встретила его не в лучший момент жизни, и у него была странная харизма. С его уст работа казалась весельем: легкие деньги, предоставление услуг фанатам.
Несколько раздраженных смешков наполняет комнату.
— Я позволила себе поверить этой лжи, — признаюсь я. — Я хотела уволиться, но не находила ничего подходящего. И тогда случилась та ночь. Когда я вернулась домой, то рассказала Мартину, где была. Он... — я откашливаюсь. — Он был в восторге и сказал, что эти снимки обеспечат нас, по крайней мере, на год.
Не могу не заметить, как ребята вздрагивают, или как Габриэль опускает голову, сжимает челюсть, как будто сражаясь с внутренним взрывом. Мой желудок переворачивается, а пальцы коченеют. Но я продолжаю:
— Господи, я хотела те деньги. Не буду лгать. У меня был хреновый год, я выживала на лапше быстрого приготовления. А с этими деньгами могла уволиться, воспользоваться временем, чтобы найти достойную работу. Но я посмотрела снимки, и они оказались ужасными. Болезненными.
Даже сейчас больно о них вспоминать.
Очевидно, они ранили и этих людей. Намного больше, чем меня. Мне хочется заплакать.
— После этого я засомневалась, продавать ли их. Но Мартин всё решил для себя, и когда я пошла спать, забрал снимки.
— Он украл их у тебя? — голос Габриэля кажется ровным. Он не смотрит мне в глаза.
— Ага, — шепчу я. — Я хотела судиться. Но не долго. Потому что снимки появились буквально повсюду, и мне было... стыдно.
Габриэль издает звук, словно хочет сказать, что не зря.
Но Киллиан не настолько молчалив.
— Она не может здесь находиться. Это слишком, Бренна.
— Думаю, это будет нам на руку, — отвечает Бренна. — Мы все сможем закрыть данную дверь и двигаться дальше.
Киллиан насмехается и смотрит на Бренну так, будто не может поверить ее словам.
Не знаю как, но мне удается заговорить:
— В свое оправдание скажу, что не знала, к кому еду на собеседование. Мне не стоило приезжать.
— О, конечно, это всё меняет. Потому что мы не потратили больше года на борьбу с тем дерьмом, что ты выложила в публичном доступе, — кричит Киллиан.
В одно мгновение все начинают разговаривать, слова смешиваются в кучу, нападая на меня. Я вздрагиваю.
Джакс резко свистит.
— Все заткнулись к чертовой матери и, нахрен, сели.
Полагаю, кричит он не часто, так как все замирают и тут же садятся, хотя Киллиан бросает на парня сердитый взгляд, пока плюхается на свое место.
Джакс смотрит на меня. Когда я впервые его встретила, в нем было что-то мальчишеское: поцелованные солнцем волосы, как у типичного американского спортсмена, и это было забавно, потому что, насколько известно, он наполовину англичанин. Почти два года спустя, вся эта мальчишеская нотка сошла на нет, ее заменила жесткая, четкая красота. Жизнь побросала, но не избила его.