— Разве правильно сказать не наоборот?
— Детали.
Я улыбаюсь, хоть и хотела бы сдержаться, и толкаю его плечо своим. И это подобно толканию плечом кирпичной стены.
Габриэль снова берет мой сэндвич, и так как я чувствую себя щедрой, то оставляю его ему, вместо этого принимаясь за вторую половину. Он приканчивает свой кусок за два укуса, затем вытирает рот салфеткой.
— У тебя милые родители, Болтушка.
Тепло наполняет мою грудь.
— Спасибо. Я по ним скучаю.
Он сочувствующе кивает.
— Не получается с ними часто видеться? Ты говорила раньше, что выживала на лапше быстрого приготовления...
— Я люблю своих родителей, — перебиваю я. — И вижусь с ними так часто, как могу. Но есть предел тому, что я могу у них взять. Они... немного слишком усердствуют, пытаясь присмотреть за мной.
Я поднимаю телефон и прокручиваю фото, пока не нахожу нужный снимок. Это мое давнее фото, на нем я широко и болезненно улыбаюсь, сидя между родителями на диване. Передаю мобильный Габриэлю.
Он долго разглядывает снимок.
— Ты немного похожа на них обоих.
— Да.
Мне это отлично известно. У меня темно-карие глаза мамы, наглая улыбка и курносый нос. От папы мне достались структура тела и волнистые русые волосы. Я опускаю взгляд на маму — ее карамельные окрашенные волосы ниспадают прямыми локонами. Мне тоже всегда хотелось такие волосы.
— Это мое фото на вечеринке в честь выпускного из колледжа.
Мужчина хмурит брови, ожидая услышать пояснения.
Я качаю головой и кривлю губы.
— Это была вечеринка с пивом в бочонках. И они оказались там единственными родителями.
От него исходит краткий шокированный смешок, а затем Габриэль сглатывает.
— Это объясняет твое кривое выражение лица.
— Ха. Это выражение того, кто строит планы долгой и мучительной смерти своих родителей.
Он издает веселый звук.
— Они всегда были такими — вникающими во всё-всё. Мама наполовину филиппинка, наполовину из норвежских американцев. Она обычно готовила мне пакеты с перекусами: яичные рулеты и копченную лосятину.
— Яичные рулеты?
— Филиппинские спринг-ролы, в основном. Очень вкусные. Но добавь к ним копченной лосятины? И уже не очень, — я кривлюсь. — А еще и папа. Этот большой и чокнутый, наполовину шотландский американец, наполовину армянин, профессор социологии. Он обычно дразнил меня, называя уникальной малышкой и объясняя мою запутанную родословную умирающим от скуки друзьям, — я вздыхаю. — Так что общение с ними лучше дозировать.
— Тебя любили, — произносит он нежно. — Это замечательно.
— Так и есть. — Я обвожу взглядом огромный стадион, наблюдая, как дорожная команда пакует инструменты, пока «Килл-Джон» сворачиваются. — И это тоже было проблемой. Я не хотела, чтобы они узнали, что их дочь потерпела неудачу. Или что я не могу себя прокормить. Я не лгала, когда сказала, что стыдилась своей работы. Лишь в прошлом году я снова стала хотеть их увидеть, понимаешь?
Он медленно кивает, неодобрительно кривя губы.
— Теперь я не стыжусь. Рада, что мама почти поклонник «Килл-Джона».
— Может мне стоит отправить твоей маме подписанное фото группы? — в его глазах вспыхивают мерцающие огоньки.
— Боже, не поощряй ее. А то не успеешь моргнуть, как она окажется здесь, и ты сойдешь с ума.
— Звучит, как нечто очень стоящее.
— Я натравлю ее на тебя, — предупреждаю я. — Ты намного красивее всех парней. Она будет ходить за тобой по пятам, кормить и щипать за зад, когда ты не видишь.
— Она же замужем, — говорит он так, будто это важно.
— И у нее слабость к красивым мужчинам. Просто вообрази себе, — уверяю я.
Он корчит рожицу.
— Мужчины не бывают красивыми.
— Существует множество видов красоты, Солнышко, — я перечисляю их на пальцах. — Красивые девочки — такие милые и симпатичные. Красивые женщины, которые редко становятся проститутками с золотым сердцем, несмотря на то, что нам показывают в фильмах. Красивые мальчики — привлекательные, но в основном тебе просто хочется ущипнуть их за щечки. И красивые мужчины, — я многозначительно смотрю на него. — Знаешь, такой вид мужчин, который часто путают с известными по всему миру моделями...
Чертов ублюдок сует мне в рот сэндвич.
— Будь хорошей болтушкой и поешь.
Я сердито кусаю и медленно жую, мой многообещающий взгляд грозит возмездием. Но глубоко внутри моя кровь кажется шампанским, что течет по венам, пузырясь и шипя счастьем. Мне весело. Слишком, потому что не хочется, чтобы всё это заканчивалось.