— Спасибо, что пришла домой, — говорю я, не в состоянии сдержаться.
Дом. Осознает ли она, сколько раз я называл своим домом то место, где мы отдыхаем? Не хотелось так себя выдавать, но не могу остановиться. Хочу, чтобы она знала, что значит для меня. И все же ощущение разоблачения моего сердца настолько чуждо, что мне трудно дышать, когда ловлю ее взгляд.
Выражение ее лица смягчается, карие глаза сияют. Когда Софи тянется, чтобы убрать волосы с моих бровей, меня захлестывает облегчение, оно словно прохладная вода для напряженных мышц.
— Ты первым пришел домой.
У меня не было дома, пока она не вошла в мою жизнь. Эта женщина, не колеблясь, дала мне его, будто ждала все это время, зная, что я предназначен ей. Я касаюсь ее щеки, напоминая себе о том, что она реальна.
Ее голос — связующее звено в темноте.
— У тебя синяки на боку и на лице.
Я не шевелюсь. Понимая, что еще не полностью исцелился, я держался подальше настолько долго, насколько мог.
— Они едва заметны, — медленно произносит она, явно подбирая слова. — Но я заметила их, когда мы были в душе.
Где свет оказался слишком ярким, чтобы удалось что-то скрыть.
Рукой она гладит мой бок. Кожа уже не так чувствительна, но от ее прикосновений появляется гусиная кожа.
— Ты собираешься рассказать мне, где был?
Она не обвиняет, и от этого еще хуже.
Голос звучит грубо, когда я наконец заговариваю:
— Дрался.
— Дрался? — Она приподнимается на локте. — С кем? Где? И какого хрена?
Ужас в ее глазах заставляет почувствовать себя ребенком.
— Я вырос в драках. Когда был моложе, я этим зарабатывал, а еще потому, что они помогают отпустить во мне нечто, нуждающееся в освобождении.
Ее взгляд мечется по моему лицу.
— И тебе снова требовалось расслабиться?
— Да.
— Из-за меня.
Я не могу лгать ей. Больше никогда.
— Да.
Софи с шумом втягивает воздух, а я хватаю ее за затылок, боясь, что она уйдет.
— Потому, Софи, что я идиот, который не мог, не сломавшись, вернуться той ночью в отель. Тогда я не мог сказать тебе правду.
Она не отодвигается, а наоборот, мягко произносит:
— Какую правду?
Я просто говорю:
— О том, что хотел тебя до боли. Что нуждался в тебе больше, чем в чем бы то ни было.
Она вздыхает и прислоняется лбом к моему.
— Габриэль, я тоже в тебе нуждаюсь. Признание этого — не слабость.
Я молча киваю.
Софи гладит мой бок, где потихоньку сходят синяки.
— Пожалуйста, не делай этого снова. Я не смогу вынести мысль о том, что тебе причинят боль.
— А тот факт, что я выиграл, поможет?
В моих словах лишь доля шутки, ненавижу, что из-за меня в ее глазах появилась грусть и хочу, чтобы она исчезла.
— Нет. — Ее мимолетная улыбка дрожит. — Да, немного. — Она проводит большим пальцем по моей травмированной щеке. — Обещаешь, Солнышко? Что вместо этого, когда будешь нуждаться, придешь ко мне.
— Дарлинг, кончать с тобой намного лучше той краткосрочной разрядки, которую я получаю в драке.
Ужасная шутка. Но вот что она делает со мной: я стал болтливым идиотом.
Кажется, это не имеет значения. Выражение ее лица смягчается, становится довольным.
— Тогда ладно.
— Ладно, — согласно шепчу я, чувствуя освобождение от ее простого принятия.
Софи притягивает меня ближе и целует, легко прижимаясь губами — сладкие стрелы, которые достигают моего сердца и заставляют его трепетать.
Посмотри я на себя со стороны, не узнал бы мужчину, который признает, что его сердце трепещет. Мужчину, который улыбается напротив губ Софи, когда она продолжает целовать. Мне нравится это. Я это люблю.
— Больше, — требует она, посасывая мою нижнюю губу. — Целуй меня еще.
Я ухмыляюсь, и она вместе с дыханием ловит этот звук.
— Ты меня целуешь, — напоминаю ей.
— Потому что ты вкусный. — Она просовывает язык между моими губами, медленно поглаживая, лениво пробуя. — Люблю твой рот.
Я наклоняю голову, смакуя ее.
— Я твой больше.
— М-м-м. — Она растворяется во мне, забирает, а потом возвращает мое дыхание. — Дай мне еще.
Проникаю языком глубже, разум затуманивается, рот чувствителен к каждому прикосновению.
— Снова, — говорит она, улыбаясь, целуя.
Я кладу руку на ее щеку.
— Моя жадная Болтушка.
С очаровательным ворчанием она толкает меня на спину, целуя так, словно я кусочек ее любимого шоколада. И я смеюсь, тихое дыхание на ее губах, мое сердце все еще чертовски трепещет. Я бы не удивился, появись в моих глазах мультяшные сердечки, но мне все равно.
Мы дрейфуем, довольствуясь простыми поцелуями и прикосновениями, будто убеждая себя, что это реально. От удовольствия тело становится тяжелым и теплым, движения замедляются.