- Почему?
- Потому что автор этюда - я.
- Вы?
- Я.
Немая гоголевская сцена.
- Господи! - восклицает Лиегис. - Неужели вы, Алексей Дмитриевич, заниметесь подобной ерундой.
- Есть такой грех, - Голубин смущенно улыбается и поглаживает седой пушок на голове.
- А я вашей фамилии не видел под позицией, - вдруг нарушает молчание Лебедев. - Там какой-то иностранец, кажется, Гарда.
- Правильно, дружок! Гарде - шах ферзю - мой псевдоним.
Вот тебе и раз! Кто бы мог подумать, наш уважаемый Алексей Дмитриевич - и на тебе, шахматный композитор.
Да-а-а, Алексей Дмитриевич - это эпоха. В институте он появился, когда меня тут и в помине не было, и представить без него институт совершенно невозможно. Этот маленький незаметный человек за свою жизнь наделал столько, что хватит и на иных десятерых. Куда ни сунусь - везде натыкаюсь на его работы. Сотни статей, три монографии по теории алгоритмов, докторскую не защищал, а получил степень по совокупности работ. Ни разу не слышал, чтобы он гденибудь выступал, но ссылаются на него везде и всюду. Удивительная личность я бы сказал, реликт эпохи титанов математики! А в жизни это добрейший и милейший человек. Его тактичность чудовищна и вошла среди сотрудников в поговорку. Своих аспирантов (а их у него не меньше трех каждый год) именует коллегами и поит чаем за свой счет. Кстати, он был научным руководителем Лебедева и, если мне не изменяет память, это единственный случай, когда его аспирант не защитился... Хм!..
- А вы, Алексей Дмитриевич, не путаете? - произносит Лиегис. - Это точно ваш этюд?
- Как же, батенька, я могу перепутать, если составлял его целый год. Тут уж, извините...
- А скажите, - Лиегис поворачивается к Лебедеву, - вы хорошо играете в шахматы?
- Первый разряд. Был. - Лебедев выпячивает нижнюю губу, раздумывая о чем-то своем. Потом как бы стряхивает оцепенение. - Вы, Константин Эдуардович, подозреваете, что я украл у Алексея Дмитриевича его шахматный шедевр. Спешу вас разочаровать - я и в мыслях не держал, что у него может быть такое хобби.
- Но вы контактируете? - Лиегис выглядит слегка пристыженным.
- Да. Он живет одиноко, и я иногда к нему наведываюсь... Дело-то вот в чем. В тот день я действительно по пути на работу купил "Вечорку" и обнаружил там эту композицию. Она мне понравилась. И уже здесь, в пультовой, когда запустил свой рабочую программу, я решил немного развеяться. У нас на ВЦ существует нелегальная шахматная программа, причем она позволяет начать игру из любой позиции. Я ее вызвал, и, судя по всему, на этом рисунке изображен момент ввода текста этюда.
- Ага! - торжествующе восклицает Лиегис. - Вот вам и разгадка!
- Не вижу никакой разгадки, - говорит Богомолов. - Кем созданы эти рисунки? Кстати, а это точно, что они появились в пол-одиннадцатого?
- Во всяком случае утром следующего дня я держал их в руках, - говорит Дорофеев.
- Следовательно, в течение двенадцати часов максимум, кто-то затолкал эти изображения в машину. Сфотографировал, разграфил, закодировал и ввел. Извините, но даже если мы все сядем за пульты, нам это не удастся!
- Если сделать заготовки заранее - удастся! - Лиегис торжествует.
- А коллаж? Вы умеете делать коллажи? - интересуется Нестеренко.
- Полагаю, что вы, Алексей Иванович, недооцениваете творческий потенциал наших сотрудников. Они и не на то способны!.. Я, разумеется, не имею в виду здесь присутствующих... Вспомните Монну Лизу! Ее лик состряпали всего из шести символов: пробелов, точек, запятых, двоеточий, буквы "Н" и буквы "Ж"! Я был потрясен!
- Монну Лизу мы делали неделю, - произносит Голубин с улыбкой. - А на коллаже, как фрагмент, решение моего этюда.
- Где?!
- Извольте взглянуть.
Все как-то приутихли. Нестеренко дымит во всю мочь, но никто его не подвергнул осуждению. Похоже, что дело принимает серьезный оборот. Молчание нарушает Дорофеев.
- Скажите, Сергей Дмитриевич, когда вы сидели в пультовой, телекамера была включена?
Лебедев резко вскидывает голову, а потом расплывается в улыбке. Кажется они друг друга поняли.
- Да. Но мы ее не включали.
- Так что же вы нам тут головы морочите? - гремит Лиегис. - А вы, товарищ Курицын, сидите здесь - воды в рот набрали! Это ваша телекамера?
- Наша, - лепечет бедный Курицын.
- Почему же вы ее не обесточиваете в конце рабочего дня?
- Я.., я обращу внимание... Больше этого не повторится.
- Безобразие!.. Так вот, товарищ Богомолов, ввод осуществлялся через телекамеру. Они там вместо того, чтобы образы распознавать, занимались моментальной фотографией.
- Вы ошибаетесь, - Голубин протягивает Лиегису рисунок.
- Что?.. Зачем?!
- Посмотрите внимательно. В пультовой стоит только одно устройство ввода изображений и его можно обнаружить на этом рисунке.
- Ну и что?
- Телекамера не может ввести свое собственное изображение.
- Где?.. Ах, ты черт, действительно!
- К тому же ракурс изображения таков, что снимать необходимо было из соседнего зала через капитальную стену, добавляет Павлов.
Ну и ну! Совершенно неожиданно мне приходит в голову, что во всех этих рисунках есть определенная система. Все вместе они совершенно отчетливо показывают, что их быть не должно. А они существуют, и, следовательно, их кто-то сделал. Но кто?
- Это заговор. Диверсия, - убежденно произносит Лиегис. Кто-то нас дурачит.
- Да и притом так ловко, что мы все - взрослые опытные люди, руководители больших коллективов - демонстрируем свою полную некомпетентность, - насмешливо поддакивает Богомолов.
- Ну знаете ли, Денис Давыдович, за такие шутки надо уши обрывать! Констатирую, что с моей подачи заварилась слишком крутая каша. И теперь надо ее как-то расхлебывать.
Кстати, что это там пишет наш уважаемый ученый секретарь?
- Товарищ Моторин, а что вы там пишете?
- Как что? Протокол заседания.
Он что, с ума сошел?
- А вам не пришло в голову, что заседание уже закончилось?
- Но ведь вы не объявили конец.
Лиегис тут же возбуждается.
- Протокол? Вы заносите в протокол все наши бредни? Да вы с ума сошли!.. Кстати, Андрей Иванович, а с чьей подачи данный вопрос оказался в повестке дня?
- С моей, Константин Эдуардович, - отвечаю ему в тон.
- Ну и глупо. Надо было сперва обсудить в кулуарах.
Злюсь.
- В кулуарах, в будуарах!.. Тебе не кажется, что скоро вся наука будет делаться в кулуарах?
- По-твоему, лучше, если завтра весь институт встанет на уши?
Дорофеев внимательно смотрит на нас обоих.
- Это я настоял на том, чтобы вынести данный вопрос на обсуждение ученого совета. И знаете для чего? Для того, чтобы эта история не превратилась в легенду, а стала научным фактом.
Лиегис фыркает.
- Теперь она даже запротоколирована...
- Нет, Константин Эдуардович, - вдруг произносит Моторин, - я, разумеется, не записал в протокол ни слова. У меня есть вопрос к товарищу Дорофееву. Скажите, Николай Евгеньевич, а зачем вам лично так необходимо было вынести эти рисунки на обсуждение ученого совета? Ведь вы к этой истории непричастны, - и бросает многозначительный взгляд в сторону Лиегиса.
А этот Моторин-то - гусь! Я уже не впервые замечаю, что он при любом удобном случае пытается дискредитировать Дорофеева в моих глазах. И на тебе - прямой выпад. А ведь очень удобный случай...