Дорофеев бледнеет. Лиегис морщится, как от зубной боли ему неприятно, и эта реакция сбивает Моторина с толку. Он, кажется, надеялся, что Костя его поддержит. Дурак. Костя, разумеется, оберегает свое реноме замдиректора по науке, но не настолько, чтобы поддерживать конъюнктурщиков.
Надо как-то сгладить остроту момента. Интонации - только официальные!
- Сергей Дмитриевич, вы, кажется, говорили мне, что в те полтора часа система выводила какие-то файлы на магнитную ленту.
Заодно даю понять Моторину и Лиегису, что беру на себя часть ответственности за вынесение вопроса на обсуждение.
- Да, если товарищ Никешкин меня правильно информировал.
Все, теперь мне следует полностью взять инициативу на себя.
- Товарищ Лебедев, будьте добры, сядьте поближе... Скажите, выводилась ли какая-либо информация на магнитную ленту в процессе аварийного функционирования системы?
Лебедев молчит.
- Мы ждем ответа.
Дорофеев смотрит в пол и кривит губы.
- Да, выводилась, - наконец выдавливает из себя Лебедев.
- Где эта лента сейчас?
- На стеллаже. Но, к сожалению, на ней ничего нет. Вернее нет той информации, которая выводилась позавчера.
- Вот как. И куда же она делась?
- Андрей Иванович, - Лебедев умоляюще поднимает глаза, я - идиот! Понимаете, это была лента с резервной копией системного диска. Машина ее испортила, я испугался скандала и сразу после того, как машина остановилась, перезапустил систему и вывел на эту ленту системный диск... У меня и так последнее время одни неприятности, а тут... В общем, идиот!
Так вот она, разгадка загадочного поведения Лебедева!
- И вы сказали об этом Дорофееву только сегодня утром?
- Да. Мало того, я попросил его отдать мне рисунки, либо их уничтожить.
- Почему?
- Да потому, что никаких доказательств того, что эти рисунки не состряпаны мной, у меня нет! Была бы лента ладно. А рисунки - это ерунда.
- Но теперь-то выяснилось, что не ерунда.
- Выяснилось, что я решаю этюды в рабочее время, да еще с привлечением подпольных шахматных программ.
- Но вы-то сами как оцениваете происшествие?
- Не знаю... Работали три программы: моя, Никешкина и шахматная. На экране, естественно, была доска. Каким образом вывелись рисунки, я понятия не имею! Может быть в памяти осталось что-то от распознавателей образов из команды Геннадия Ивановича... Все это как-то скрестилось...
- У нас все вытирают за собой! - стонет Курицын.
Испугался, что интеллект ляжет пятном на его репутацию...
- Так, - делаю решительное лицо и кладу ладонь на стол. Вот что: через пятнадцать минут кассета с той магнитной лентой должна лежать здесь. Возможно, есть способ восстановления старых записей. Вы меня поняли?
Лебедева будто волной смыло.
- Картинки прошу собрать и передать мне... Все?
- Шесть штук, - Дорофеев протягивает стопку.
- Вот и отлично. Ну, что же, коллеги, пора закругляться. Время - к десяти, да и, если говорить честно, мы не очень готовы обсуждать вопрос на содержательном уровне. Однако, имеется аспект, который нуждается в немедленном обсуждении. Как известно, ученый совет является, так сказать, законодательным органом института, и от того, какую позицию мы займем, многое зависит. Мы должны выработать некую линию поведения. Шила в мешке не утаишь, и стараниями товарища Никешкина происшествие непременно станет, если уже не стало, достоянием гласности. Но дело даже не в этом. Дело в том, достаточно ли у нас оснований, чтобы обсуждать вопрос серьезно, то есть считать, что данное происшествие имеет то или иное научное значение. Если да, то необходимо предпринимать какие-то усилия для изучения феномена, а если нет.., то нет. Но если все-таки да, то решение нужно принимать сейчас. Какие будут мнения?
Первым откликается Дорофеев:
- Как я понял, в случае положительного решения мы предпримем некие коллективные усилия?
- Совершенно справедливо.
- А если нет?
Я улыбаюсь:
- Тогда каждый будет действовать в соответствии со своими представлениями о научной этике.
- Но рисунки останутся у вас?
Вот упрямый черт!
- Мы померяемся представлениями - у кого они больше, тот и возьмет себе рисунки.
- Угу.., - Лиегис задумчиво теребит кончик носа, - ну и ну-у... Вот вам аналогичный случай: вчера мой внук принес домой полведра лягушек и на вопрос "зачем?" ответил, что собирается проводить научные опыты. Я его похвалил и только потом удивился: где в центре города он добыл такое количество лягушек? Спросил, а он говорит, что в подвале нашего дома... Я не поверил, полез в подвал, а там, действительно, этих лягушек - тьма!.. Так вот, наука - это хорошо, но сначала объясните, откуда в подвале лягушки? Лягушки живут в болоте!
- А в твоем подвале нет болота? - интересуется Нестеренко.
- Болота там нет, но, в общем сыровато, и комары летают тучами.
Базар! Прекращаю:
- Вы это к чему, Константин Эдуардович?
- Да так, к слову пришлось.., - он мотает головой. Бр-р-р! Полведра!.. - поворачивается к Лебедеву. - Скажите, а раньше кто-нибудь пробовал рисовать картинки на графопостроителе? Лебедев? Только честно.
- Я - честно, а вы мне - выговор.
- Да нет, ну что вы! Слово кабальеро!
- Это меняет дело. Примерно год назад мы нарисовали портрет Хеменгуэя.
- И как, хорошо получилось? - очень живо осведомился Лиегис. - Портретное сходство было?
- Было, но не очень. На этих рисунках гораздо лучше.
- Хм!..
- Константин Эдуардович, меня не покидает ощущение, что вы кого-то подозреваете в аморальном поступке.
- А что прикажете делать? В чудеса не верю.
- Но лягушки-то в подвале действительно были - этого ты не станешь отрицать? - говорит Нестеренко.
- Да, были! Я видел их собственными глазами. А здесь нет. Покажите мне подвал, откуда взялись эти "лягушки", - он делает жест на стопку рисунков.
- А если Лебедев даст торжественнее клятву, что не причастен к созданию Данных м-м-м...
- В науке клятвы ничего не значат. Мне нужны доказательства. Пусть этюд, пусть все остальное, но объективно у него было три часа времени, а за три часа можно ого-го!...
Замечаю движение руки Голубина, как будто он собрался что-то сказать, а потом передумал.
- Алексей Дмитриевич, а вы что думаете по этому поводу?
- Вы знаете, мне кажется... Можно еще раз взглянуть?.. Там, знаете ли, позиция...
Передаю рисунки Голубину. Лиегис смотрит на него, как удав на кролика. Алексей Дмитриевич медленно перекладывает рисунки, вертит так и сяк, наконец, останавливается на одном.
- Вот, извольте взглянуть.
На рисунке изображен все тот же Лебедев, склонившийся над шахматной доской.
Лебедев подскакивает.
- Черт, как же я раньше не обратил внимание! Откуда доска!? Вот, Константин Эдуардович, откуда в пультовой доска?!
- А вы ее туда принесли! - парирует Лиегис небрежно. Нет, Сергей Дмитриевич, я этого не утверждаю, разумеется. А просто хочу сказать, что не вижу в этом ничего сверхъестественного. В каждой лаборатории есть любители, блиц гоняют повсеместно... Там, кстати, часов нет?
- Лебедев играет блиц партию с компьютером - эпохальное событие! - замечает Богомолов ехидно. - Договорились мы тут до чертиков.
- Коллеги, я, собственно, не это имел в виду...
Замечаю, что у Голубина трясутся руки. Сколько же ему лет, интересно? Ба, да он взволнован!