Радимич добросовестно перевёл его слова офицеру. Казалось — это очевидно, что вышла ошибка и инцидент должен быть исчерпан. Но начальник стражи энергично замотал головой и что-то быстро заговорил, почему-то тыча Андрею буквально в лицо его сапогами. Молодой человек начинал закипать. Твою мать, причём здесь заговор и его сапоги?!
— Он говорит, что ты оскорбил императорскую фамилию и претендуешь на императорские привилегии, а это равносильно измене или заговору, — пояснил переводчик, — Скоро здесь будет помощник эпарха — префекта столицы, для рассмотрения твоего дела.
— Вот те раз! И чем же я оскорбил Императорскую фамилию? — спросил Андрей, — Ничего не понимаю. Что тут вообще творится?
— Тем, что посмел публично выйти на улицу в сапогах зелёного цвета, — последовал удивительный ответ.
— Серьёзно?! Дело в моих сапогах?! — воскликнул бывший учитель, рассмеявшись, — Разве это преступление?
— Это цвет императорской фамилии. Никто не имеет права носить сапоги красного, пурпурного или зелёного цвета!
То, что различные оттенки красного — пурпурный или багряный издавна считались в Византии цветами императорской власти, Андрей прекрасно знал. Здесь всегда существовал довольно жёсткий запрет на использование в одежде, обуви или внешнем виде данных цветов, а также фасонов, напоминающих императорские одеяния. Нарушителей могло ожидать серьёзное наказание. Но — зелёный? Причём здесь этот цвет?
Точно такой вопрос он и задал протоменатору. Казалось — это просто нонсенс какой-то. Но тот, снова потрясая сапогами, заговорил ещё более возбуждённо.
— Наш Божественный Василевс, да продлятся его дни вечно, — сказал он через толмача, — Издал указ, что Император может отныне носить на торжественных церемониях сапоги не только красного, но и ярко-зелёного цвета. Такого же как эти твои сапоги. Отныне этот цвет тоже императорский и ты, надев их совершил святотатство и нанёс оскорбление величию Императорской власти.
Вот это — поворот! Вот это попадос на ровном месте. Этого Андрей точно не знал, об этом им не рассказывали ни на одной лекции. И что теперь делать?
— Неужели всё так серьёзно? — спросил он у славянина-толмача.
— Боюсь, что да, — тихо и как-то немного грустно отвечал тот, — Императорские суды очень плохо реагируют на любые нарушения привилегий Василевсов. Можно было бы попробовать откупиться, так обычно многие иноземцы и поступают. Но сейчас не выйдет. Этот протоменатор очень хочет выслужиться перед властями и за счёт поимки «опасного преступника» получить повышение по службе.
Тут в караулку вошёл очень дородный, совершенно лысый и богато одетый господин. Шедший впереди него ликтор, прямо с порога что-то громко крикнул и все согнулись в почтительном поклоне. Андрей понял, что прибыл один из помощников местного Эпарха, выполнявший функции как следователя, так и судьи.
Вновь прибывший чиновник устроил Андрею допрос по полной форме. Но «вина» нарушителя была столь очевидна, что не требовала долгого расследования. Судье сразу стал ясен весь «состав преступления» и никакие оправдания и заверения, что он иноземец, впервые прибывший в Константинополь и не знавший местных законов, Андрею не помогли. Толстяк, пыхтя и отдуваясь, поднялся из-за стола и, вытирая лоснящуюся лысину шёлковым платком, торжественно объявил свой приговор, который переводчик перевёл Андрею дрогнувшим голосом:
— Ты, ничтожный безбожник, посмел присвоить себе привилегии самого Императора, да продлятся его дни вечно! За такое дерзкое святотатство, за злостное покушение на достоинство Императорской фамилии и оскорбление личности Божественного Василевса может быть лишь одно наказание — смертная казнь!
*************************
Глава 25
Глава 25.
«Ну, уж нет, дудки! Не для того я столько пережил, чтобы теперь вот так просто тут сдохнуть!» — решительно рассуждал про себя Андрей, когда первый шок прошёл и он остался один в своей камере. Теперь он спокойно размышлял, сидя на холодном каменном полу. «Правильно, братан, надо сваливать из этого гадюшника! И поскорее, пока не нагрянули всякие там тюремщики и палачи» — целиком и полностью поддержал его внутренний голос. В самом деле, сидеть в этом вонючем карцере в ожидании приведения приговора в исполнение было бы не разумно. Андрей очень надеялся на завтрашнюю встречу со Смотрящим. С его помощью, наверняка, удастся решить все проблемы. Главное было — дожить до завтрашнего утра и прийти на условленную встречу!
«Всё, с меня хватит!» — решил ведун. Помощь от грамматика Артемия, на которую можно было бы рассчитывать, пока явно задерживалась. И было не понятно придёт ли она вообще. Очевидно, надеяться приходится только на себя. Как говорится: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!»
Он встал и подошёл вплотную к решётке. В конце длинного и узкого коридора горел тусклый свет караульного помещения и слышались приглушённые голоса стражников. Об узнике, похоже никто и не думал. Да и куда ему было деваться из каменного мешка без окон и с единственным выходом, через охраняемый коридор? Не сквозь стену же ему проходить?
Ну, разумеется! Этого от него никто не ждал. И до утра, скорее всего, его вряд ли хватятся. Андрей, как всегда, сконцентрировался…. Усилие, ещё одно — и он оказался на небольшой боковой улочке, примыкавшей перпендикулярно к Месе. Уже вечерело, и вокруг стали то здесь, то там зажигаться уличные фонари. Людей значительно поубавилось. Многие уже готовились по своим домам к вечерней молитве и трапезе. Пользуясь этим, Андрей почти бегом устремился обратно на постоялый двор Фомы.
С непривычки, босиком идти было неудобно, да и прохладно, ноги стали мёрзнуть. Редкие прохожие с удивлением косились на него, стараясь обходить стороной. Их можно было понять. Наверняка он производил странное впечатление: одетый в траурные одеяния, весь помятый, перепачканный и совершенно босой. Стараясь не наскочить на стражу, он всё время беспокойно озирался вокруг и вертел головой, как заправский шпион, уходящий от преследования. Но всё было спокойно.
Достигнув, наконец, постоялого двора, он быстро поднялся в свои комнаты. Вади там не было. Наскоро обувшись и переодевшись, Андрей спустился вниз. Надо было перекусить и отыскать своего отрока. В общей комнате первого этажа он сразу же столкнулся с Фомой.
— Святая Мадонна! — воскликнул, всплеснув руками хозяин, — Нам то сказали, что вас схватили стражники за посягательства на достоинство Василевса!
— Так и было, — коротко ответил Андрей, — А всё из-за каких-то там сапог. Подумать только — нельзя ходить в зелёных сапогах! Бред какой-то!
— Всё верно. Это моя вина, господин, — вздохнул Фома, — Не успел я утром предупредить тебя. Да кто же знал, что так выйдет. Думал — обойдётся. Сейчас редко за такое людей приговаривают.
— Но, на мою голову нашлись ревностные служаки, жаждущие поймать «опасного бунтовщика» и получить повышения по службе, — сказал молодой человек, — А где же Вадя? Не знаешь, куда он мог запропаститься?
— Как, разве вы были не вместе? — удивился владелец двора.
— Мы и были вместе. Когда меня схватили, то его не тронули, — ответил Андрей, — У него то сапоги были «правильные». Я велел ему тотчас же бежать сюда, чтобы ты послал сообщение в дом Артемия Анастасия. Разве он тебе ничего не передавал?
— Ничего не передавал, господин мой. Да и не было его здесь, — замотал головой, словно телок, Фома, — Не приходил. Мы то и подумали, что вас обоих взяли под стражу. Уже хотели было посылать за префектом квартала, чтобы решить, как поступить с вашими вещами.
— Ничего не понимаю. Куда же он мог запропаститься? — пробурчал в растерянности Андрей.
— А сам то ты как на свободе оказался? — спросил Фома, — Неужто тебя выпустили?