Валера опаздывал. Настя почему-то не сомневалась, что Зорин непунктуален настолько же, насколько ироничен и неряшлив, и её догадка подтвердилась. На экране мобильника виднелись цифры «19:22», связь не пахала, оставалось только ждать. Настя уже было решила, что её жестоко протроллили, но тут из перехода вынырнула знакомая сухощавая фигура и остановилась в центре вестибюля. Валера был недалеко, но Настю не замечал, и она сообразила, что половину от фирменного циничного прищура Зорина составляла близорукость. Она помахала рукой. Зорин, наконец, увидел ее, обрёл уверенность и приблизился. В черном пальто, намотанном на шею шарфе и потертых штиблетах он напоминал то ли поэта платинового века, то ли Шерлока из небезызвестного сериала.
— Прикинь, нашу ветку перекрыли! Мерзавцы! Пилят что-то там опять, хоть бы уже до магмы допилили и обратились в ничто. — Валера нервно покачивался на каблуках. Настя впервые видела его вне кафе, без униформы бариста и натянутой на бледное лицо важности. Он выглядел беспокойным и смущенным, но его магнетическая красота никуда не делась.
— Привет, — вздохнула Настя. — Тебе бы к окулисту, Зорин.
— Ха, — уничижительно усмехнулся Валера. — Не парься, я ослепнуть не успею. Не собираюсь становиться дедом! Куда пойдем?
— Да все равно, — Настя нахмурилась, дивясь пофигизму Валеры, особенно в свете последних событий.
— Тогда, мож'т, сразу в лав-отель?
— Для начала, на улицу! — Настя злобно толкнула его ладонью меж лопаток к выходу со станции.
Они выбрались из подземелья и побрели по бульвару. Настя понуро меряла шаги, а Валера косился на неё. Потом сказал:
— Ну, как тебе я?
— А? — Настя не ожидала такого вопроса.
— Я решил: спрашивать, как ты — бессмысленно, ясно, что хреново, поэтому спешу узнать, как тебе я, — объяснил Зорин.
— Нормально, — попыталась рассмеяться Настя и вместо этого заплакала.
Сегодняшний день и визит к Елене Васильевне лишил ее сил для контроля над собой. Валера остановился и вдруг обнял Настю — не страстно, не сочувственно, а как-то по-особому согревающе, будто большое тёплое одеяло.
— Это пройдет, — услышала Настя голос у виска. — Когда-нибудь пройдет. Просто знай.
— Не думаю, — шепнула Настя. — Я виновата, Валер. Очень виновата.
— Не понял. Ты ему подливала? — он повел соболиной бровью.
— Зорин! — шикнула Настя.
— Ну тогда при чем тут ты?
— Я в пятницу ему сказала, — захлюпала носом Приблудова, — твоими словами. Про дохлую лошадь. И чтоб он слез и шёл своей дорогой.
— А-а-а, — протянул Зорин. — Тогда это я виноват в его смерти. Но по чесноку, угрызений совести не испытываю.
— Валер… Он просил меня вернуться. Прям со слезами. Кирилл плакал, говорил, что ему страшно, а я его послала. И ушла.
— Роковая женщина, — рассудил Зорин и протянул Насте бумажную салфетку, пахнущую некогда съеденным пирожком. — Можно покурю?
— Ага, — Настя вытерла щеки.
Зорин достал нечто вроде авторучки, засунул туда маленькую сигаретку и пустил первую струйку дыма в вечереющее небо.
— Вайп, что ли? — всхлипнула Настя.
— Система нагревания табака, — просветил Зорин. — «Айкос». Не такая вредная, как простой табак. Судя по аннотации. И пахнет жареным салом, вроде как покурил и поел заодно.
— Мажор, — заключила Настя.
Валера ослепительно улыбнулся.
— Нищебродствующий.
Настя про себя рассудила, что это слово вряд ли получится записать транскрипцией на любом другом языке, кроме родного.
— Так вот, — вздохнул Зорин, глядя поверх деревьев, — если хочешь узнать моё мнение, то ты сделала для Кирюши всё, что могла. Мало кто потянул бы большее.
— Но я знаю кучу историй из журналов, когда жёны вытаскивали мужей-алкоголиков. Я верила, что у меня получится.
— Доверять прессе — последнее дело, — бросил Валера. — Я бы рассказал тебе, какую «кучу историй» с плачевным концом ты не знаешь. А при хроническом бухаче это почти каждый случай. Просто о них журналы не любят трындеть. Людям нужны истории спасения, а не падения. Это вечный хайп. Как вечный огонь на площади. Память о геройских подвигах во имя любви. А сколько павших, кто скажет? Я считаю, ты умница, что остановилась и не дала утянуть себя в ад. Ты же совсем молодая. Я не понимаю, чего ты тупила столько времени.
— Он любил меня, — припомнила слова мамы Лены Настя. — Единственный человек, любивший меня по-настоящему. Я никому теперь не нужна…
Валера нахмурился.
— Приблудова, стесняюсь спросить, что у тебя с самооценкой?
— Да ничего! — огрызнулась Настя. — Поживи двадцать два года с моей фамилией, я на тебя посмотрю!